Взглянила — д’как расхохочется! В ладошечки — д’как всплеснет «Я-чай, еще в пеленки мочится, Пустышечку еще сосет! Без перстня, без попа, без венчика, Ну, было мне о чем тужить! Не думала я себе младенчика От взгляду одного нажить! Забыла я тебе пеленочек, — Прости меня за недосмотр! Смотрю-ка на тебя, миленочек: Смотрины-то смотреть — не смотр!» И водит всё — По бровочкам, По лобику Рукой. «Молоденький! Да родненький! Да плохонький какой! В серебряном нагрудничке, И кольчики занятные. И ничего, что худенький, — На личико приятненький». Сгоняет муху с бровей, Равняет руку с своей. «Как суха корочка! Как есть — без мякиша! Твоя-то — перышко, Моя-то — лапища! И каждый пальчик-то Как царь закованный! А моя — черная Да бесперстнёвая! Твоя — ковры расшивать, Моя — дубы корчевать». И к люботе припав Лбом смуглым сводчатым — По волосочкам-то Да по височкам-то… «Твои-то тонкие, Лен — волосенки-то! А мои — конские, Что струны — звонкие! Дай, вошку поищу, Головку почешу. Уж такого из тебя детину вынянчу, Паутинка ты моя, тростинка, шелковиночка!» И гласом гневным вдруг: «Ох, старый змей-паук! На живодерню гож: Дурной уход ведешь! Чай, по снегам водил Ступнями босыми, Поил не дóпьяна, Кормил не досыта… — Тонее тросточки!» А дядька-хитростник: «Были бы косточки, — Мясцо-то вырастет! Что ж, что весом плох, зато стройнее сосенки! По плечо тебе, небось, — такой высоконький!» Та грудочкой склоняется,
