горячего ветра и оттого казалось, что изображённый на полотнище кречет застыл в воздухе, завис над ставкой, перебирая подрагивающими крыльями.
– Чует славную битву, – после долгого давящего молчания сказал Чингисхан. Он стоял в своём синем халате, расшитом золотом; халат был накинут поверх лёгкой, но очень прочной кольчуги работы старого дамасского мастера. – Командуй, Хасан. Да хранит тебя Небо! Вперёд! Начнёшь по своему сигналу… А я буду молить Сульдэ о нашей победе.
Хасанбек почтительно поклонился Повелителю. Удивившись про себя, каким молодым задором пылает ещё недавно угасший взгляд хана. Надел шлем, поправил доспехи и снаряжение, пришпорил верного скакуна, правя в кэль. Там уже, выполнив последнее указание, центральную часть поля перегородили всадники третьей тысячи – выстроились несколькими шеренгами, закрывая собой готовые к удару три колонны панцирных конников. Появление Хасанбека было встречено сдержанным одобрительным гулом, прокатившимся по всему корпусу.
Нойон выехал перед строем всадников, готовящихся к атаке в самом первом порыве, впился взглядом в горизонт. И словно окаменел, не в силах отвести взор.
Сколько вечностей кануло в этом ожидании? Всё в этом подлунном мире для него умерло. В подлунном…
«…кто сказал, о Великий Хан… что ты в подлунном мире?»
Хасанбек вспомнил эти недавние слова Кусмэ Есуга. И не смог ответить себе: когда же, действительно, он в последний раз видел луну? По всему выходило, после Облачных Врат ни разу не пялилось на него с небес её жёлтое око!
«Гнать, гнать мучительные думы, не время и не место…»
Глаза его слезились от напряжения.
Сначала Хасанбеку померещилось, что далёкая линия холмов расплылась. Он прищурил глаза, потом протёр их. Не помогло. Напротив – окоём зашевелился, задвигался. Казалось, там, на противоположном краю поля, – земля начала оживать! Да ещё и заворачиваться, скручиваться навстречу монголам, как огромная войлочная подстилка.
Линия потолстела. Холмы уже шевелились вовсю.
«Враг!!!»
Из-за невидимого предела, сначала густеющей прослойкой между небом и землёй, а потом шевелящимся ковром на склоны стали сползать первые отряды неведомых воинов.
Темник подал знак и все дунгчи тумена извлекли из труб тревожные пронзительные звуки: «Вижу врага!.. Вижу врага!.. Полная готовность!.. Ждать!.. Вижу врага!..»
Трубам отозвались лошади. Заржали коротко, заплясали под седоками. Почувствовали надвигающуюся угрозу.
И промолчали в ответ трубам люди. Заёрзали, врастая в сёдла, устраиваясь поудобнее. Сжали крепче поводья, принялись поправлять и без того ладно сидящие доспехи.
А холмы уже полностью залила людская лава. И этому потоку пехоты, казалось, не будет конца.
Павсаний вполголоса выругался.
Всё это поразительно смахивало на Граник. На самую первую большую битву Александра в Малой Азии. Неужели история повторяется? Ежели так, то ничего хорошего Павсаний от этого не ждал, будучи убеждён – любое повторение даётся богами только в том случае, если кто-то не усвоил, а может быть, даже и не заметил урока, преподанного небом. Да-да, именно на Граник… На ту неизвестную до поры строптивую реку, на правом берегу которой и случилась памятная бойня. Сейчас роль реки играл широкий ручей в пологой низине, во всяком случае издалека эта полоска воды выглядела именно так.
Павсаний закрыл глаза и вызвал из памяти давнюю, но врезавшуюся навсегда картину, когда они с марша упёрлись в водную преграду. На противоположном берегу, крутом и обрывистом, выстроилась персидская конница.
Рельеф местности не позволял видеть глубину конной армады, и казалось, что вся равнина на том берегу была покрыта бесчисленными всадниками. Правда, по левую сторону от илы, которой тогда командовал Павсаний, за персами просматривались плотные ряды гоплитов. Изменники! Греческие пехотинцы-наёмники… Македонские воины тогда совершили невозможное – атаковали, практически с ходу, огромнейшее войско! И не только атаковали, но – победили. Преодолели бурную реку под градом вражеских стрел, взобрались по крутому склону, рассеяли правый фланг персов…
На противоположном краю поля огромными тёмными пятнами шевелился неприятель, о появлении которого ещё вчера предупредили Александра его новые советники. Воины неведомого роду-племени располагались небольшими уступами, заполонив собою линию горизонта, и лишь в центральной части – спустились вниз по склону. Должно быть, оттуда и начнётся первый наступательный порыв.
Осмотрев поле предстоящей битвы, Павсаний снова поморщился. Хотя ни одна складка местности не укрылась от его цепкого взора. Хотя сразу же в голове возник чёткий план боевых действий… Что толку?! Никто не испрашивал на этот раз его мнения.
И опять, как тогда на Гранике, как на всех прочих полях сражений – главный удар, наверняка, нанесёт сам великий Александр, во главе своей царской илы. Храни его Арес! А вместе с ним и всех нас. Вот только… Стоит ли теперь так цепляться за собственную жизнь?
Конница на этот раз рванёт в атаку без него, Павсания… И всё дальнейшее, наверняка, произойдёт без его непосредственного участия. Возможно, ему даже не доведётся взмахнуть мечом. Главное оружие урага – язык и зоркий глаз… Вот и ори, хоть охрипни, на своих подчинённых!
Павсаний до боли в пальцах сжал медный амулет. Не мог простить царю незаслуженной обиды. Месяц назад, после пьяной перепалки на царском пиру, он – Павсаний, сын Никанора – был разжалован из илиарха до урага! Множество смутных недовольств, копившихся все эти годы внутри, как гной, рано или поздно должны были прорваться наружу. Так и вышло… Командир царской конницы, гиппиарх Клит Чёрный, сын Дропида и брат царской кормилицы Ланики – не иначе, как подзадоренный самим Вакхом! – не утерпел и упрекнул царя в том, что позабыты все былые заслуги тех македонян, с коими Александр однажды переправился на азиатский берег, чтобы начать эту бесконечную войну и завоевать всю Ойкумену. А потом напомнил Александру ту битву на Гранике, когда именно он, Клит, командовавший тогда царской илой, спас царя от верной смерти – отсёк вместе с кинжалом руку Спифридату, замахнувшемуся сзади…
И Павсаний тоже не стерпел. Он поддержал своего командира и сотоварища-ветерана…
Тому теперь, как ни крути, а всё-таки легче – мёртвых уже нечем обидеть! Словесная перепалка закончилась страшно… Обидные слова и хмель – опасная смесь. Взбешённый Александр, не помня себя, вырвал у кого-то из приближённых копьё и метнул его в ближайшего сподвижника, говорившего горькую правду. И пал Клит, пронзённый насквозь…
Хотя, как потом перешептывались между собой ветераны, дело было вовсе не в царском гневе. Судя по всему, истинными виновниками случившегося являлись два жреца неведомой религии. Странные люди в широких полотняных одеждах тёмно-зелёного цвета, чьи лбы венчали широкие чёрные повязки из шерсти. Хотш Блоум и Баэс Шинн. Так их звали…
Впервые они возникли возле Александра после захвата древней резиденции мидийских царей – Экбатаны. Здесь оказался полуразрушенный храм, который эти двое выдавали за оплот своей веры, преследуемой персидским тираном Дарием. Что наговорили они царю – разве теперь узнать? Ясно только одно – всерьез уверовал Александр в их небесное происхождение. Клит Чёрный за месяц до смерти даже передал Павсанию историю, однажды рассказанную ему лично царём… Но разве же можно было в подобное верить?! Отнёс он эти росказни к пьяному лепету на исходе буйного пира. Будто бы случилось так, что Баэс Шинн специально вывел Александра из себя, потом раззадорил и сам же предложил царю ударить его мечом, что тот не задумываясь и сделал. И вот тут-то случилось невероятное! Как только царский клинок начал входить в тело жреца, тот попросту исчез! А через два дня – живой и невредимый! – как ни в чём не бывало, явился в царские покои в сопровождении неизменного Хотша Блоума…
Нет, давно не терял Павсаний голову от воздействия вина, был умерен в возлияних и терпеть не мог пьяного бахвальства. Потому и от слов Клита попросту отмахнулся…
А вот в том, что в гибели Клита повинны именно Хотш Блоум и Баэс Шинн, – был уверен. Не обошлось без их змеиных голосов. Видать, мешал им старый товарищ и соратник царя. Кто будет следующим?..
Наутро, протрезвев, Александр вместе со всеми оплакивал смерть одного из лучших македонских
