было невозможно не только определить местонахождение этого «ответчика», но и мало-мальски разобраться, «кто есть кто» в этом космическом отстойнике человеческих отходов – компьютерная сеть в этом зарегистрированном – с персональной точкой выхода! – мире отсутствовала. Невероятно, однако очевидно. Увы.
Казалось, на этой планете проводился чудовищный эксперимент по выведению антисоциальных ментальностей, который потом вышел из-под контроля. И теперь даже свихнутые рргинестяне, со своими извращенными биоподелками, выглядели бы здесь не намного убедительнее, чем кружок юных натуралистов, что зажимают под потными подмышками самочинно изготовленные макеты динозавров, съеживаясь в комочки под плотоядными, пожирающими взорами стада реальных тиранозаурусов рекс.
Вот к чему приводит стопроцентная непримиримость! Глядя по сторонам, комментировать не хотелось. Все доходило без слов до последней ленивой клеточки мозгов. Если среди спорящих, соревнующихся, противоборствующих сторон не находится ни единой, которая способна хоть на мгновение, хоть в самый последний миг опомниться и сдать назад, промолчать, остановить руку, занесенную для удара… Если стороны идут до конца, слушая только подбадривающие крики за спиной, если рано или поздно сходятся как минимум две критические массы разума – тогда ядерные вспышки и локальный апокалипсис лишь световой и шумовой эффекты, что сопровождают очередную крохотную победу Хаоса. Это после, ПОТОМ, то есть теперь можно судить и рядить, кто был в том повинен: эрсеры ли, иные ли, а может, межрасовые криминальные сообщества, а может, еще кто-нибудь, мало ли «сторон»! Да что в том проку?! Теперь-то… Сброшенных бомб и выпущенных ракет оказалось немногим меньше, чем было необходимо для полного уничтожения планеты, как космического тела, но хватило с лихвой, чтобы выжившие отчаянно позавидовали погибшим…
Наконец слева по курсу замаячил невысокий лесистый холм. Истрескавшаяся больная поверхность планеты уходила правее и вниз. Что поджидало дальше, разглядеть было невозможно из-за плотной стены фиолетового тумана, выглядывавшего из низины, как затаившийся огромный кот, что подстерегает двух заблудившихся мышат.
– Маленькая, тебе не кажется, что на нас охотится весь этот мир? – остановился мужчина и посмотрел на спутницу.
– Если ты еще раз назовешь меня маленькой в твоем нынешнем виде, на тебя начну охотиться и я, – хмуро отозвалась женщина. – Вместо того чтобы делиться философическими предположениями, позаботился бы…
Она недосказала. Что, впрочем, не помешало ей выстрелить первой. И срезать одним коротким лучом чудовищного бурого карлика, выскочившего буквально в нескольких шагах по ходу движения из широкого разлома, преградившего путь. Кожа мутанта была усеяна струпьями и язвами, один глаз вытек, а два других, налитых кровью, ненавидяще пульсировали даже на отделенной от туловища голове, что упала макушкой в густую жижу. Глаза продолжали осмысленно смотреть, все больше выпучиваясь, вылезая из орбит, в то время как сверху из короткого обрубка шеи порциями выплескивалась кровь, напоминавшая больше гной желто-красного цвета, чем жидкость, обеспечивающую жизнедеятельность организма. Она текла струями сверху вниз по морде, заливая глаза, пока не скрыла их горящий взгляд. Тело же, вонзая в твердую почву скрюченные острые когти, продолжало ползти без головы, руководствуясь последним импульсом, полученным от отключенного мозга. Мощные короткие кисти верхних конечностей подтаскивали тело на десяток сантиметров, тянулись вперед и опять вонзались в сплавленный грунт. Снова и снова. Вонзались.
Подтягивали…
И даже после того, как два одиночных импульса, навскидку пущенных Солом, сожгли кисти карлика, монстр, бессильно буксуя, елозя окровавленными обрубками, еще некоторое время пытался подтащить немеющее тело поближе, для последнего броска…
– Добро пожаловать в ад! – проворчал Сол, исподлобья злобно озираясь. – Оставь надежду всяк сюда… да и на то, чтобы отсюда. Сам себя не поприветствуешь – от этой клоаки не дождешься.
Женщина внимательно посмотрела на него, но промолчала; ее и без того неширокие глаза сузились до щелочек.
– Ира, смещаемся к холму. На нем хоть что-то растет, значит, не самая грязная земля. Держись от меня в двух метрах сзади и в метре справа. Если можешь, выхватывай мои мысли, только, пожалуйста, убедись, что они мои. От этих уродов всего можно ожидать. Судя по всему, папаша у них был оторви да выбрось, а мамаши не было вовсе.
Пока что им везло. Убить их, правда, пытались. И даже многократно. Но как-то хаотически, вяло и ненастойчиво.
Повезло им и со временным убежищем. Насилу отбившись от целого выводка буро-сиреневого отродья, что обитало в глубоких трещинах и считало растрескавшуюся пустошь своей собственностью (ценой десятка неглубоких, но ощутимых ран от когтей и клыков, и почти половины боекомплекта), они добрались в края, где ландшафт резко сменил «стиль».
Холм оказался началом предгорья, первым звеном в цепи безликих, устало сглаженных гор. Видимо, они не пожелали участвовать в общем безобразии, и потому их с энтузиазмом стирали с лица планеты. Не устояв в поединке с небесами, изуродованные горы реализовали остатки своих амбиций в многочисленных пещерах, как бы полностью уйдя в себя.
Забравшись в полутемный приют на глубину в пару десятков шагов, двое путников блаженно растянулись на каменном полу.
Мужчина молчал, уйдя в свои думы. Но не тут-то было. Женщина встала, вернулась ко входу и начала проделывать руками странные манипуляции. Которые были чем угодно, но только не упражнениями для усталых конечностей. Чуть позже она прервала его раздумья:
– Солли, мне порою кажется, что здесь даже природа под влиянием апокалипсических изменений является неким осатаневшим разумным кусочком дьявольского симбиоза всего сущего…
– Теперь ты философствуешь?.. Ох, Ира, если бы ты знала, что кажется мне… порой. И даже если ты будешь читать все-все мои мысли, вряд ли поймешь. Мне кажется, среди прочего, что мы путешествуем по виртуальному миру, расположенному внутри меня. По той его донной части, где угнездилось жуткое зло, что поселилось во мне. Конец света начинается с тех кусочков тьмы, что накапливаются в нас самих, и день за днем, исподволь захватывая крохотные плацдармы…
– Потерпи, дружище… – произнесла она неожиданно бережно, словно коснулась его плеча словом, – вот сыщется главная пропажа…
Он вздохнул, протяжно, почти застонал, и она осеклась.
Местное светило, казалось, чудом зависло на краешке небес. Так клещ, перебравший крови, цепляется за кончики волосинок шерсти донора, не подозревающего о тайном визите.
Оно напоминало надкушенный зеленовато-синий неаппетитный плод, который с минуты на минуту готовился выпасть сквозь прореху в сумке прогнившей насквозь атмосферы. Звезды на этом неприветливом небе вряд ли чувствовали себя уютно, они проступали там и сям немногочисленными мутными мазками- всплесками. Если местная природа и рисовала самое себя, то не как художник, пусть даже и авангардист- извращенец. Скорее, пожалуй, как перепившийся маляр, изрядно отхлебнувший из того же ведра, где он то ли кисти мыл, то ли смешивал остатки всех красок.
Ира зябко повела плечами, отошла от небольшого и узкого, в ее рост, входа в пещеру. По пути она продолжала производить странные манипуляции – круговым жестом обрисовав по воздуху границы проема, тычковыми движениями растопыренных пальцев усеяла точками замкнутое невидимой линией пространство. Сол, с интересом наблюдавший за действиями подруги, удержался от расспросов, хотя заметно помрачнел, видимо что-то припомнив, а может быть, просто – по причине неблагосклонного отношения к любым проявлениям подобия колдовства, сотворенного НЕ ИМ. Вслух он лишь сказал:
– Эх, мне бы в допотопное прошлое… я бы, пожалуй, не в иксатые записался, а в священную инквизицию. Корчевал бы потихоньку ведьм всяческих, как зараженные деревья. Да на костер их, на костер! И грелся бы у этих костров, пока они горят…
Ира отреагировала неожиданно резко, мгновенно впившись вспыхнувшим взглядом в его лицо, но, как бы передумав расцарапывать, притушила огонь. Просто ощутимо жестко погладила:
