Это поднялись и отошли в стороны надкрылки, они же стабилизаторы. Из-под них вывалились сложенные, немного смятые тёмно-серые крылья. Вылитый летательный аппарат! В голове Ивана незримый диспетчер начал обратный отсчёт: «Пять… Четыре… Три…». Он, казалось, наяву услышал грохочущий треск неожиданно длинных распрямившихся крыльев. Взметнулись, затрепетали. И жучок с натугой оторвался от эрогенной взлётной зоны. Быстро исчез из поля зрения. А застывший Иван всё глядел и глядел на опустевшую взлётную площадку, на этот капризно торчавший сосок любимой женщины. И за его спиной расправлялись и уже начинали легонько трепетать от возбуждения большие невидимые крылья…
Ирa томно потянулась, притягательно изгибаясь всем обнажённым телом. Ещё ничего не понимая, открыла глаза. Тут же зажмурилась от яркого света и вдруг…
Наткнулась на обжигающие жадные губы!
И утонула в поцелуях.
…«Свадебная свидетельница» притаилась в густых зарослях какого-то неуютного колючего кустарника. Слилась с почвой, не обращая внимания на впивающиеся в руки колючки. Сейчас во всём необозримом космосе для неё не существовало ни единого живого существа, кроме этих двух, укутанных аурой любви… украденной у неё любви.
Отдышавшись, Ирa шепнула Ивану:
– Любимый… Наверное, главное для счастья – вот так вот, каждое утро просыпаться от прикосновения губ любимого, самого главного для тебя на земле человека…
– Ну-у-у… – расплылся он в улыбке, – если верить твоему ночному сенсационному заявлению, то… звучит немного двойственно… поцелуи Самого Главного на Земле человека. Ведь Император Звёздной Империи и есть Самый Главный на Земле… Я ничего не путаю?
– О-о-о… У нас уже начинается мания величия, ваше величество? «Кстати! Родной ты мой… – глаза Иры? обрели сладко-язвительное выражение. – А тебе не кажется, что по законам терринга Шукираи, я уже давно являюсь твоей законной женой?!»
– Да… погорячился я тогда, – улыбаясь, произнёс Иван вслух, оглаживая взглядом и ладонью смуглую шелковистую кожу.
– Ах ты ж!.. – задохнулась она от притворного возмущения. – Погорячился он! Айсберг несчастный! Для тебя всё, что выше нуля градусов – «погорячился», да? Ну, я тебя сейчас разбавлю – инеем покроешься… Голос как льдинка потрескается и на осколочки распадётся.
И она, с экспрессией, неожиданной для тела, разомлевшего со сна, набросилась на Ивана. Перевернула его на спину и принялась дразнить, касаясь сосками груди, проводя ими будоражащие незримые борозды на застывшем от блаженства теле. Сначала он сдерживался изо всех сил. Но сдержанности надолго не хватило.
Он опять взорвался! Расплескался внутри её Вселенной. Рухнул в зовущее, ждущее, манящее, ВЛАЖНОЕ. И опять, как когда-то, пусть ненадолго, во всём мире, паря над Землёй, – БЫЛ… ДЫШАЛ… ЛЮБИЛ… ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК!.. И не было мужчины, не было женщины.
Был первый человек, ещё неразделённый на половинки…
Когда они умиротворённо затихли и расслабленно лежали, слушая дыхание друг друга, Ирa спохватилась:
– Да, чуть не забыла… Я же не закончила свою сказочку.
– Давай, только в двух словах. «Нам давно пора отправиться на поиски места, в котором я наконец-то избавлюсь от… ну, ты знаешь от чего, я эту мерзость больше не хочу ни вслух называть, ни мысленно произносить».
– В двух не получится, Солнышко… А если коротко… «Прекрасная колдунья умерла, счастливая, что передала любимому ученику своё искусство. А он стал самым известным и почитаемым человеком… И его чествовала вся Империя. Ох, и пиршество закатили! И я там была. Мёд-пиво пила, да так упилась, что уже и не помню, чем дело кончилось…»
– Эх ты, выпивоха! – погладил он её по гладкой, шелковистой как и везде, коже головы, словно пытаясь взлохматить несуществующие волосы. – А с чего это она умерла?
– А тебе зачем? Ну, умерла и умерла… «Всё равно ведь не поверишь, от чего».
Мстительные
В реальном пространстве, окружившем их непосредственно, воцарилась тишина. Не гробовая, перечеркивающая само понятие «жизнь». Не искусственно созданная, отгораживающая звукоизоляционными слоями от этой самой жизни. А НАСТОЯЩАЯ ТИШИНА. Слегка разбавленная шелестом листвы да неспешностью перечирикивающихся пташек. Живая тишина, несущая покой их измотанным душам… Она вползала в них. Она укутывала их. Она залечивала их многочисленные душевные раны, не видимые снаружи, но оттого не переставшие быть страшными.
Но разве можно долго наслаждаться тишиной? Чем вообще можно наслаждаться долго? Уж по крайней мере не таким эфемерным состоянием окружающего мира, как тишина. Что касается длительности, – правы были мудрые предки, утверждавшие: «Весь пир – в первой ложке». Тем паче, что обязательно отыщутся те, кому тишина твоего мира – поперёк горла встанет.
…Иван, уходя, окинул взглядом Ирy, лежавшую на травяной постели небольшой полянки, и остановился, не в силах продолжать движение. Взгляд его за что-то зацепился, но он и сам мог понять, за что именно. Скорее всего, зацепкой были томно полураскрытые алые губы, напоминавшие створки раковины моллюска, между которыми был рассыпан жемчуг зубов. Эти манящие губы возбуждали его не меньше, чем упруго торчащие соски высокой груди, не меньше чем… Взгляд упорно скользил по телу. Иван, сделав над собой усилие, отвернулся. Потом сделал шаг, ещё один, хотя так и подмывало плюнуть на всё и вернуться. Пересилил себя. Не остановился. Потом шаги стали увереннее, унося его прочь с поляны…
Дело не ждёт.
…Раздвинув ветки, она внимательно смотрела на врага. Кто ОН для неё ТЕПЕРЬ, преследовательница ещё мучительно решала, но что эта земляшка вражина – сомнению не подлежало. Она не воспринимала эту бритоголовую эрсеровскую женщину как Соперницу (хотя ещё не решила, как относиться к НЕМУ), она видела в ней Врага, коварного, беспощадного, гнусного и тем не менее – достойного. Посему не было в её взгляде пренебрежения либо сомнений. Только холодная ярость.
Наконец-то она дождалась, пока преследуемые разделились.
…Та, которую бесцеремонно, цинично и враждебно рассматривал из зарослей глаз, была совершенно голой. Она лежала на измятой за ночь траве, разметавшись на ней, как на гигантской пахучей зелёной простыне. Провела руками по груди, стиснула её. Улыбнулась птицам, обсуждавшим её прелести. Провела взором по макушкам деревьев, поблуждала им в листве.
– Маленькая, вставай! – донесся до неё отдалённый голос Сола. – Уже сегодня… Я жду тебя у штурмовика. Догоняй…
Счастливые часов не наблюдают. Увы, как оказалось, не только часов. Ирa сладко потянулась, блаженно зажмурилась. Она снова, пусть ненадолго, ушла в недавно пережитые минуты и часы, так живо представляя объятия и ласки любимого, что невольно застонала. Её обнажённое тело чувственно извивалось, потягивалось, словно отдавалось солнечным лучам, которые уже хлопотали вовсю. Утро состоялось.
Она улетала всё выше и выше. Она слышала музыку. Невероятную. Немыслимую. Не…
Казалось, музыка подарила ей свои крылья и теперь летела рядом звуковой волной. Укутавшей. Спеленавшей. Словно Ирa мчалась на поющем облаке. Другие облака плавно расступались. Покачиваясь. Пританцовывая. Музыка то взрывалась салютом аккордов, то вытягивалась в нежную, тонкую, но необычайно прочную нить, звучавшую страдающей скрипкой. Вероятно, такими нитями, где-то там ЗА ПРЕДЕЛОМ, зашивались изорванные души.
Скрипка влекла за собой, болела очищающими звуками на такой непостижимой высоте, что захватывало дух. Ирe показалось, что она дышит не воздухом, а звуками. Ароматными. Свежими. Когда она
