нас любит, то мы превратимся в своих собственных врагов и будем воевать сами с собой.
Ирa с грустной улыбкой покачала головой: «Чему дoлжно свершиться, то свершится. Я могла только не позволить тебе всосать её сущность, но остановить её убийство – не в моей власти и не моё право. Боги требуют кровавых жертв… А то, что мы были ослеплены любовью и не заметили её появления, свидетельствует о силе чувства и в то же время о том, что невозможно целую вечность быть роботом, безжалостной машиной войны со всем миром. Это свидетельство того, что мы живые люди, а не бомбы с запущенным часовым механизмом взрыва. Маштарикс… Твоя Маштарикс… Ведь она всю ночь следила за нами… и если бы не её чувство к тебе, ТАКОЙ ночи у нас просто не было бы. Она медлила. Она подарила нам её. И жизни она нам подарила. Иначе мы просто лежали бы сейчас в обнимку, с прожжённым в головах отверстием… одним на двоих. Но я вовсе не была пассивной наблюдательницей, чтоб ты знал. Просто это было твоё минное поле, вот я и дожидалась, пока ты его разминируешь».
«Даже если бы и ценой своей жизни?» – болезненно морщась, приподнял он рассечённую бровь.
– А вот этого я бы уже не допустила… не дождёшься, – шепнула Ирa и прижалась лицом к его груди, обтянутой рваной тканью комбеза. «Видел бы ты её глаза, когда демонстрировал свой маскарад… с ней можно было успеть сделать что хочешь. И позднее была парочка подходящих моментов. И до того как вы сцепились…»
«Что же ты сделала, Маленькая? Не поверю, что ты не пыталась хоть пальцем пошевелить…»
– Проницательный какой… пальцем. Пошевелила, конечно. «Только не своим, а её. Указательным. Заставила снять его со спускового сенсора. Негоже с оружием приходить в театр. Вдруг захочется популять в талантливых актёров…» – она невесело улыбнулась и отвернулась, не желая больше смотреть на труп с развороченной грудной клеткой.
Иван, сгорбившись, отошёл в сторону и поодаль тяжело сел на землю. Вернее, не сел, а сполз, упираясь спиной в ствол кряжистого дерева, росшего у края поляны. Предплечьем утёр кровь, стекавшую по лицу, и уставился невидящим взглядом прямо перед собой. Во всей его фигуре сквозила сейчас даже не усталость, а полная опустошённость, словно из человека рывком выдернули стержень. Ирa неслышно подошла и замерла рядом, перебирая пальцами всклокоченные волосы. Потом опустилась подле него на колени, вытерла клочком ткани остатки крови и положила свою голову на сникшее, но по-прежнему твёрдое мужское плечо.
Где-то рядом и далеко вовсю кипела жизнь. Копошилась человечками на многочисленных разведанных и неразведанных планетах. У каждого были свои беды и радости, сплетавшиеся в пряжу всеобщего хаоса, за которым приглядывал кто-то, не менее озабоченный своими проблемами… Где-то по незримым орбитам двигались станции. Где-то прокалывали изнанку пространства звёздные корабли. Где-то в штабах МКБ и других группировок вносились завершающие штрихи в паутину, которую намеревались развесить над их головами. Где-то расчехлялось оружие и начинали всматриваться в пространство страшные застывшие взгляды… Где-то назревало. Где-то далеко… Где-то совсем рядом…
Иван продолжал глядеть на неподвижное тело убитой им женщины. Маштарикс лежала в нескольких шагах левым боком к ним. Наполовину втиснутое в разлом груди сердце казалось наполовину выскочившим из груди, не выдержавшим того пекла, того пожара, что уже давно бушевал внутри никомедки. Остроконечная голова её была неестественно повёрнута. Создавалось впечатление, что Машт смотрит на земных людей, силясь приподняться. Из её угасшего глаза, придавая ему мнимые признаки жизни, выкатились кроваво-алые росинки слёз. Та, которая почти не плакала при жизни, теперь потеряла контроль над своими эмоциями. Впрочем, уже не над своими. Бездыханное тело Маштарикс роняло слезинки, оплакивая то ли потерянную жизнь, то ли потерянную любовь. И уже никто во всей Вселенной не мог с уверенностью сказать, что для неё было бoльшей потерей… Она лежала по-прежнему красивая, если не видеть развороченной груди, вот только неестественная поза кричала о внезапной беде. И когда Ивану отчётливо казалось, что она смотрит на него, он стискивал кулаки так, что ногти впивались в ладони.
– Знаешь, что я подумала, когда ты показывал тех, у кого взял жизни? Я подумала, Иван-царевич, что в этой галерее не хватает ещё одной маленькой личины. Маленькой, скуластой с раскосыми глазами женщины, на выбритой голове которой нет ни единого волоска, вносящего помехи в ретрансляци…
Щека Ивана болезненно дёрнулась.
«Ир, я не хочу слушать эти кощунственные слова».
Он посмотрел на Ирy с мольбой. Она умолкла и, закрыв глаза, прижалась к его окровавленной груди.
Над Землёй уже вовсю шествовал новый день. Птицы, опомнившись, начали распевку, готовясь к вокальному смотру. И на фоне этой небесной музыки чем дальше, тем страшнее смотрелся труп женщины, отдавшей жизнь за любовь.
Боги задаром не помогают людям. В уплату требуют жертв.
Более всего котируются человеческие.
Земляне
Забыть, что только солёная вода РОДНОГО мира по-особому, неповторимо облекает тело, она не могла. Исток течения – не забывается. Но детские воспоминания, отделённые от сегодня-сейчас в буквальном смысле миллионами дней и ночей бурного плавания многотрудно прожитой жизни, превратились в драгоценный клад, опустившийся на самое донышко океана памяти, припрятанный в заповедной подводной пещере.
Извлечённое оттуда и поднятое на волны поверхности потаённое ощущение хлынуло фонтаном и переполнило её, мощно сметя всё наносное, нездешнее, как прорвавший плотину поток, как ниспадающий с километровой высоты водопад.
Она вернулась ДОМОЙ. В акваторию, из толщи которой её насильно выловили, чтобы образумить и поднять К Звёздам. Её, одну из представительниц самого первого биовида Иных. Её, одну из «подопытных рыбок» ИСВ. Благодаря чему она познала тысячи иных акваторий, проплыла миллионы миль водами иных миров, изведала и познала величие Духа и тщету Бытия. Но…
Дом – есть ДОМ. И для тех, в памяти у кого он по-прежнему есть – этим всё сказано.
Уж кому, как не ей, С ПОНИМАНИЕМ относиться к страстной вере эрсеров, что Родина ЕСТЬ.
Более того, РАЗДЕЛЯТЬ эту иррациональную веру. Все до единого тысячи циклов, миновавших с момента объявления, что Солнечную Систему стёрли с лика Вселенной.
Земляки ведь. Самые что ни на есть.
Этот, единственный и неповторимый, Мир – исток не только эрсеровской расы.
Не только ИХ Родина…
Закрученная спиралью воронка перехода сомкнулась за хвостами миль полсотни тому назад, но Мистресса до сих пор не могла до конца поверить в то, что УДАЛОСЬ прорваться к Истоку. Все предыдущие попытки проваливались. Для неё, обладающей способностью без всякого звездолёта свободно переходить из акватории в акваторию, из океана любого кислородного мира в океан любого другого такого же, было очень БОЛЬНО раз за разом с разгону врезаться носом в несвойственную воде твердь. Болело не в физиологическом смысле, конечно, но лучше бы уж раны покрывали тело, чем душу.
Но родной Океан, земная акватория, был закрыт для Фэйз Муросаро. Точно так же, как для реального проникновения было закрыто космическое пространство вокруг Солнечной Системы. Магия, которую некогда Учитель передал ей, пасовала перед магией ещё более сильной. Изначальной, ДРЕВНЕЙШЕЙ.
И вот наконец-то доступ открылся. И она ПЛЫВЁТ там, где не плавала с самого детства.
Просканировав водную и воздушную акватории, Мистресса-сеанистка уловила, что УЖЕ МОЖНО ГОВОРИТЬ. Люди, с которыми она пыталась поговорить весь этот год и которые неизменно ускользали у неё из-под самого носа, уже никуда не денутся. Им некуда деваться ОТСЮДА. Они именно сюда шли. И они сюда наконец-то добрались.
Они здесь.
Они вернулись ДОМОЙ.
– Зазука, держись в кильватере, что бы ни случилось, – повторила она ученику, хотя он и так дисциплинированно следовал за ней на установленной её велением дистанции в четверть кабельтова. – Даже если небо обрушится и выплеснет океан из берегов, не отставай.
