Любовник ее высочества

умно. Женщина не должна швыряться деньгами.

И это говорит Патриция! Филипп одарил невестку саркастической усмешкой.

Вспыхнуло обсуждение, и страсти вырвались наружу, как извержение вулкана. Маршал учил жизни Антуана, Патриция и Генрих бурно обсуждали принцессу.

Филипп знал принцессу с самой интимной стороны и потому слушал все эти разговоры с легкой долей иронии. Принцесса непредсказуема? Да. Горячая голова? Несомненно. Горда? Абсолютно. Глупа? Дурачится? О, нет. Он точно знал, что принцесса продумывает каждый свой поступок – в Орлеане или где угодно.

Анна-Мария сидела как каменная.

Элен недовольно фыркнула:

– Господа! Прошу не забывать, что мы обсуждаем даму самого высокого происхождения, частица которого в крови каждого из нас. Нельзя быть такими злыми.

Бедная, глупенькая Элен! Филипп давно подозревал, что его отец выбрал ее в спутницы на остаток жизни в основном за ее добродушие и бесхитростность.

Заинтересованная, Патриция настаивала:

– Вы должны закончить свой рассказ, Антуан. Что было дальше?

– Принцесса, только вскарабкавшись по приставной лесенке на причал, поняла, что единственный путь в город – узкая щель в воротах к реке.

Две женщины обменялись удивленными взглядами. Картина, нарисованная Антуаном, с трудом вписывалась в их представление о том, как должна держаться принцесса. Элен подалась вперед с широко открытыми глазами.

– Она в самом деле карабкалась по лестнице на виду у всех, показывая ноги всему полку?

Антуан кивнул:

– Когда она встала на причал, то весело подшучивала вместе с окружающими над комичностью своего положения. Потом она сняла свою изящную шляпку и просунула голову через щель в воротах. Солдаты с той стороны втащили ее внутрь под аккомпанемент барабанной дроби и радостных приветствий. Когда она оказалась внутри, горожане, усадив ее в кресло, торжественно понесли по улицам, осыпая цветами, и открыли ворота для ее отряда.

Жорж сказал недоверчиво:

– Невероятно! В это невозможно поверить.

Антуан пожал плечами:

– Я присутствовал при докладе главы города генералу Тюренну. И весь Орлеан готов это клятвенно подтвердить!

Маршал чуть подмигнул всем и спросил:

– Почему бы нам не спросить Филиппа, что он думает об этом. Он больше, чем все остальные, должен знать подробности.

За столом, похоже, каждый знал, что имеет в виду маршал. Филипп промокнул рот салфеткой и безразлично ответил:

– Я не был в Орлеане уже несколько лет. Я узнаю новости о событиях в армии из городских сплетен и уличных песенок, точно так же, как и вы.

Взгляд маршала помрачнел.

– Я полагаю, у тебя есть более… интимный источник.

Бум! Ясно, что отец знает о его любовной связи. Филипп постарался сохранить безразличное выражение лица. У маршала нет доказательств. Филипп порвал эту связь несколько недель назад и знал, что принцесса ни за что никому об этом не скажет. Она умрет, но не признается, что от нее отказались.

– Мне жаль вас разочаровывать, отец, но я не понимаю, о чем вы говорите.

Он наклонился к Анне-Марии, чьи брови сдвинулись в недоумении:

– Пойдемте, милая Анна-Мария. Кажется, мы выполнили все, что положено. Позвольте проводить вас в зал.

Маршал обескураженно замолчал. Беспомощно оглядев сидящих за столом, Анна-Мария кивнула хозяину и хозяйке и встала.

– Пожалуйста, извините нас, ваши милости. Обед был восхитительным. – Она повернулась к Антуану: – И ваш рассказ был очень интересным. – Она оперлась о руку Филиппа и вместе с ним вышла из комнаты. Как только они переступили порог, сзади них с новой силой вспыхнуло злобное жужжание.

Энни избегала смотреть ему в глаза. Итак, это ее новая семья. Намного хуже, чем она, наивный ребенок, надеялась, рисуя радужные картины во время долгого утомительного путешествия с далекого юга.

Воздух Мезон д'Харкурт не для нее.

Она внимательно посмотрела на своего будущего мужа. Она чувствовала, что у Филиппа есть свои собственные секреты.

Что ж, тогда они будут и у нее!

9

Энни, прихрамывая, вошла в спальню.

– Мари! Где ты? – Она плюхнулась на стул. – Эти проклятые туфли вцепились в меня, как демоны.

– Я здесь, мадемуазель. – Мари поспешно выскочила из гардеробной. – Что-нибудь случилось? Я не ожидала, что вы так рано вернетесь.

Энни сбросила туфли и блаженно пошевелила затекшими пальцами.

– Вечер мог бы продолжаться бесконечно, но ноги измучили меня настолько, что я уже ничего не соображала. – Она вдруг замолкла и укоризненно взглянула на служанку. – Почему ты не сказала мне, что герцог де Корбей так хорош собой?

– О, простите, мадемуазель, – рассыпалась в извинениях Мари, но ее лукавая усмешка говорила, что она не слишком раскаивается. – Откуда мне было знать, что мадемуазель тоже сочтет их милость красавчиком? Он ведь совсем не похож на всех остальных.

– Да, он действительно не похож на всех.

Вспомнились его глаза – синие и ослепительно сияющие, как драгоценные бриллианты, едкие замечания, столь же острые, как кинжал в золотых, изысканно украшенных ножнах.

Он был прекрасен… и опасен.

– Его милость отличается от всех, и я этому рада. Я тоже другая – не похожая на всех этих разряженных дам. – Она насмешливо улыбнулась Мари. – Я чувствовала себя там такой бестолковой и неуклюжей.

Энни радовалась, что вечер закончился. Ей никогда не приходилось ходить в таком затянутом платье, и теперь она была счастлива, что может сбросить его и отдышаться. Да и борьба с собственными ногами измучила ее.

– Ой! Этот лиф так сжимает грудь, что я едва дышу. Помоги мне скорей, пока я не упала в обморок.

Она встала, выпрямившись, чтобы Мари смогла быстро расстегнуть бесконечные крючки и развязать все шнурки. Но мысли Энни все время возвращались к Филиппу.

– Хорошо, что у герцога нет бороды. Он мне кажется таким, каким я представляла себе Марка Антония.

– Марка Антония?

Энни сообразила, что Мари этого не понять.

– Клянусь, больше никогда не надену это ужасное хитроумное изобретение. Носить такую одежду – безумие! Мода и разум несовместимы.

Энни мужественно сражалась с пуговицами верхней блузки.

– После обеда виконтессы принялись осыпать меня комплиментами по поводу моего туалета, но было совершенно ясно, что на самом деле все на мне не то. Потом герцогиня Харкурт сказала, что завтра приедет ее портниха, и она пришлет ее, чтобы подобрать для меня приличный гардероб.

Энни едва успела заметить, как промчались следующие две с половиной недели. Все семнадцать дней с утра начиналась суматоха – уроки хороших манер, чтения, танцев. Вторая половина дня проходила в бесконечных разговорах с Элен или Патрицией. И каждый вечер – допоздна, почти до рассвета, – посещение приемов, балов и ужинов.

Неудивительно, что Энни чувствовала себя измученной. Она еле находила время, чтобы заниматься