женщин встают на путь греха.
Как-то совершенно естественно она повернулась в его руках и подняла к нему лицо. Она почувствовала, как он колеблется, потом его губы прижались к ее губам с такой нежностью, что она едва не лишилась чувств. Он целовал ее долго и горячо, прижимая к себе так, что их тела словно слились воедино. И эта близость вовсе не пугала ее, напротив, ей хотелось вечно оставаться в его объятиях.
Его рука скользнула под незастегнутую накидку. У нее закружилась голова, когда его ладонь замерла чуть выше груди. Она жаждала его прикосновений, с поразительной страстью желая, чтобы его руки сняли страшные воспоминания об осквернении и наполнили ее восторгом новых ощущений.
Внезапно он убрал руку с ее груди и обнял за талию. Его губы прикоснулись к ее виску, согревая жарким дыханием.
– Я не собирался делать этого.
Мэри прижалась щекой к его груди.
– Нет, собирались, и я хотела этого. Ах, Адам, я никогда не испытывала ничего подобного!
В наступившей тишине она слышала лишь громкий стук его сердца. И вновь она почувствовала необъяснимую связь с ним, словно могла проникать в водоворот его мыслей. Он тоже должен понимать, что их отношения никогда не могут пойти дальше поцелуя. И однако же она прижималась к нему, не желая, чтобы это мгновение закончилось.
Адам приподнял ее подбородок.
– Вы мне доверяете, Мэри?
Она могла бы часами смотреть в эту бездонную синеву его глаз. Как странно, что ей было так покойно в обществе беспутного вельможи в его доме для плотских утех.
– Да.
– Тогда я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня. Что-то очень важное.
Господи, спаси и помилуй, неужели он хочет, чтобы она разделась? Может, он вовсе и не отличается от других лордов, этих грешников. И наверное, она сама вовсе не добродетельна, потому что у нее было безумное желание сделать именно это.
– Мне нужна ваша помощь, – продолжил он. – Я распоряжусь, чтобы утром за вами приехала карета. Соберите вещи и будьте готовы к рассвету.
Она заморгала, решив, что ослышалась.
– Но куда я поеду?
– Домой. Вы вернетесь к отцу, в Суссекс.
Эти слова подействовали на нее, словно ушат холодной воды.
– В Суссекс?
– Вам там будет безопаснее. Ваш сегодняшний прискорбный опыт не должен повториться. А я тем временем сделаю все, что в моей власти, чтобы найти преступника.
Его пальцы, словно бархатные оковы, держали ее за талию. Она схватила его за руки, чувствуя, как перекатываются мускулы под тонкой рубашкой. Даже сейчас, как это ни прискорбно, ее тянуло к нему. Тянуло даже тогда, когда он использовал свою привлекательность, чтобы командовать ею. Как же наивны оказались ее представления о мужчинах!
– Я остаюсь в Лондоне.
– Возможно, я недостаточно ясно выразился. Вы не вольны выбирать. Если хотите, я буду присылать вам ежедневные отчеты.
Мэри вырвалась из его объятий.
– Хочу? С каких это пор вас стали интересовать мои желания?
Он шагнул к ней, вытянув руки, – так скульптор приближается к куску глины, подчиняя его своей воле.
– Постарайтесь понять. Я руководствуюсь соображениями вашей безопасности.
– Нет, вы думаете только о себе, потому что вам так удобнее. – У нее перехватило дыхание. – Поскольку трюк с маскарадом не удался, значит, я вам больше не нужна.
– Мэри, – сказал он тихо и проникновенно, – вы сегодня проявили огромное мужество. Ни одна знакомая мне дама не сумела бы этого. Но я не могу больше подвергать вас опасности.
Этот мягкий укор стал последней каплей. Но она все-таки удержалась от слез.
– Я не стану отсиживаться в глуши, пока моя сестра в руках жестокого негодяя. Особенно когда я единственная могу установить с ней связь.
– А, опять эта загадочная связь.
– Насмехайтесь, если, хотите. Ваше мнение для меня не имеет значения. И если вы вдруг забыли, то напоминаю, что я – свободная женщина. Я не обязана подчиняться вам, как и любому другому напыщенному лорду.
В полутемной прихожей наступила тишина. Где-то в коридоре часы пробили полночь. Мэри поражалась собственной дерзости и в то же время гордилась своим упорством. Еще несколько дней назад она бы не осмелилась говорить с мужчиной в такой вызывающей манере. И это только что обретенное чувство непокорности ужасно нравилось ей, несмотря на всю его греховность.
Она высоко держала голову, не желая сдаваться. А лицо герцога было словно высечено из гранита. Не осталось и намека на сострадательного человека, который не позволял ей взять вину на себя, ничто не
