расправа над заслуженным героем войны, человеком, чья фотография украшала собой первую страницу «Правды», при отсутствии надежных доказательств представлялась рискованной. Поэтому девятого марта вместо стука в дверь, призванного решить их судьбу, Лев с Раисой получили разрешение присутствовать на похоронах великого руководителя их страны.
По-прежнему находясь, с формальной точки зрения, под домашним арестом, Лев с Раисой в сопровождении двоих охранников присоединились к толпе, направлявшейся к Красной площади. Многие — мужчины, женщины и дети — плакали, причем навзрыд, и Лев спросил себя, а найдется ли здесь, среди сотен тысяч людей, хотя бы кто-нибудь, кто не лишился бы члена семьи или друга по вине человека, которого они сейчас оплакивают? Пожалуй, невольному обожествлению умершего немало способствовала и сама атмосфера, напряженная, пронизанная неизбывной скорбью. Льву доводилась слышать, как во время даже самых жестоких допросов обвиняемые выкрикивали, что, если бы Сталин узнал о методах, практикуемых МГБ, он бы непременно вмешался. Но, какова бы ни была настоящая причина этой скорби, похороны дали официальный и законный выход накопившемуся горю, возможность выплакаться, обнять соседа, выказать сострадание, чего раньше и представить себе было невозможно, поскольку это подразумевало определенную критику государства.
Главные улицы оказались запружены толпой. Людей собралось так много, что было трудно дышать, и они продвигались вперед слитной массой, подобно оползню, движущемуся вниз по склону горы. Лев крепко держал Раису за руку и, хотя их толкали со всех сторон, ни на шаг не отпускал жену от себя. Охранники быстро потеряли их в этом столпотворении. По мере приближения к Красной площади давка становилась все сильнее. Чувствуя, как в воздухе нарастает истерическое напряжение, Лев решил, что с них довольно. К счастью, их оттеснили к самому краю толпы, на тротуар, и он вошел в какое-то парадное, а потом подтащил к себе Раису. Они укрылись там, глядя, как движется мимо человеческий поток. Решение оказалось правильным. Там, впереди, образовалась давка, и сотни людей были затоптаны насмерть.
В воцарившемся хаосе Лев с Раисой могли попытаться сбежать. Они шепотом обсудили такую возможность, прижавшись друг к другу в парадном. Охранники, сопровождавшие их, куда-то исчезли. Раиса настаивала на том, чтобы бежать немедленно. Но бегство дало бы МГБ законный повод расстрелять их. Кроме того, не следовало забывать и о практической стороне вопроса: у них не было ни денег, ни друзей, ни места, где они могли бы укрыться. Если они решат сбежать, родителей Льва наверняка расстреляют. Пока что им везло. И Лев решил рискнуть и положиться на удачу, надеясь, что они уцелеют.
В вагоны поднялись последние пассажиры. Начальник станции, видя, что на перроне возле паровоза стоят несколько человек в форме, задержал отправление поезда. Машинист высунулся из будки, пытаясь разглядеть, что происходит. Пассажиры бросали из окон любопытные взгляды на молодую пару, которая, очевидно, попала в беду.
Лев увидел, как к ним направляется какой-то офицер в форме. Это оказался Василий. Лев ждал его появления. Его бывший заместитель ни за что не упустил бы возможности позлорадствовать и поиздеваться над ним. Лев ощутил, как в груди у него поднимается гнев, но сейчас он любой ценой должен был держать себя в руках. Не исключено, что им была уготована новая ловушка.
Раиса никогда не видела Василия, но Лев часто рассказывал ей о нем.
Одного взгляда на Василия ей хватило, чтобы понять: с ним что-то не так. Да, он был красив, но в улыбке его не было веселья, а чувствовалась одна лишь злая воля. Когда Василий подошел к ним вплотную, Раиса заметила, что он получает удовольствие от унижения, которому подвергся Лев, и испытывает досаду, что оно оказалось не столь велико, как он надеялся.
Василий заулыбался во весь рот.
— Я настоял, чтобы поезд задержали. Мне хотелось сказать тебе «до свидания». И объяснить, какое решение было принято на твой счет. Мне хотелось сделать это лично, понимаешь?
Он получал истинное наслаждение от происходящего. Этот человек наводил на Льва ужас, но было бы крайне глупо злить его теперь, когда они вынесли так много и находились в шаге от спасения. Едва слышным голосом он пробормотал:
— Я ценю это.
— Ты получил новое назначение. Оставить тебя в МГБ не представлялось возможным, поскольку уж слишком много нестыковок и неясностей накопилось вокруг твоей персоны. Тебя переводят в милицию. Но не сыщиком, не детективом, а на самую низкую должность, участковым. Ты будешь убирать в камерах предварительного заключения, составлять протоколы — словом, будешь делать все, что тебе скажут. Тебе придется научиться выполнять приказы, если хочешь выжить.
Лев понимал разочарование Василия. Подобное наказание — перевод в местное милицейское управление — считалось легким. Учитывая тяжесть предъявленных обвинений, их запросто могли упечь на двадцать пять лет на золотодобывающие рудники Колымы, где зимой температура опускалась до минус пятидесяти градусов, где заключенные теряли пальцы вследствие обморожения и где средняя продолжительность жизни составляла три месяца. Они сохранили не только жизнь, но и свободу. Лев, впрочем, не думал, что майор Кузьмин поступил так из чувства сентиментальности. Правда заключалась в том, что он поставил бы себя в неловкое положение, если бы предал суду собственного протеже. Во время политической нестабильности было благоразумнее и целесообразнее просто убрать его с глаз долой под видом нового назначения. Кузьмин не хотел, чтобы его решение подверглось внимательному изучению: в конце концов, если Лев был шпионом, почему Кузьмин всячески способствовал его продвижению по служебной лестнице? Нет, найти удовлетворительный ответ на эти вопросы было бы нелегко. А вот засунуть его в какой-нибудь медвежий угол оказалось легко и просто. Понимая, что малейший намек на облегчение приведет Василия в бешенство, Лев сделал вид, что раздавлен свалившимся на него известием.
— Я готов выполнить свой долг там, где это потребуется.
Василий протянул Льву билеты и сопроводительные бумаги. Лев взял документы и шагнул к поезду.
Раиса поднялась в вагон. В этот момент Василий окликнул ее.
— Должно быть, тебе было нелегко узнать, что твой собственный муж следил за тобой. Причем уже не в первый раз. Уверен, он рассказывал тебе об этом. Он следил за тобой дважды. Причем в первый раз это никак не было связано с делами государственной важности. Он никогда не считал тебя шпионкой. Он думал, что ты шлюха. Но ты должна извинить его. У всех бывают сомнения. Кроме того, ты очень красива. Хотя я лично не считаю, что ты заслуживаешь того, чтобы ради тебя пожертвовать всем. Подозреваю, что когда твой муж поймет, в какую крысиную нору мы его сослали, то возненавидит тебя. Я лично отрекся бы от тебя как от предательницы, сохранил бы квартиру, а тебя пусть расстреливают. Мне остается лишь предполагать, что, наверное, удовольствие трахать тебя стоит того.
Раиса поразилась, как сильно этот человек ненавидит ее мужа. Но она промолчала: гневная отповедь могла стоить им жизни. Она взяла чемоданчик и открыла дверь вагона.
Лев последовал за ней, стараясь не оглядываться. Если бы Василий злорадно ухмыльнулся ему в лицо, он мог бы и не сдержаться.
Раиса смотрела в окно. Поезд отходил от вокзала. Свободных мест уже не осталось, и им пришлось стоять, прижавшись друг к другу. Они долго молчали, глядя, как исчезает за окном город. Наконец Лев сказал:
— Прости меня.
— Я уверена, что он лгал. Он сказал бы что угодно, лишь бы досадить тебе.
— Он сказал правду. Я следил за тобой. И это действительно не имело никакого отношения к моей работе. Я думал…
— Что я сплю с кем-то еще?
— Одно время ты отказывалась даже разговаривать со мной. Ты избегала прикасаться ко мне. Не хотела спать со мной. Мы стали чужими. И я не мог понять почему.
— Нельзя выйти замуж за офицера МГБ и надеться, что за тобой не будут следить. Но скажи мне, Лев, как я могла быть неверна тебе? Я бы рисковала жизнью. Это даже не обсуждается. Ты бы просто сделал так, чтобы меня арестовали, и все.
