тобой и только с тобой.
— О чем ты говоришь?
— Брат, я никогда не верил, что ты погиб. Я всегда знал, что ты жив. У меня оставалось только одно желание: вернуть тебя.
Что сейчас звучало в голосе Андрея — гнев или любовь? Или эти чувства слились в нем воедино? И в чем на самом деле заключалось его желание — вернуть Льва или отомстить ему? Андрей улыбнулся, и улыбка у него вышла широкой и искренней, как если бы он только что выиграл в карты.
— Твой неуклюжий, неловкий, глупый брат оказался прав в одном. Он был прав насчет тебя. Я пытался убедить мать в том, что ты жив. Но она не хотела меня слушать. Она была уверена, что кто-то поймал тебя и убил. Я говорил ей, что это неправда, что ты убежал с нашей добычей. Я пообещал ей, что найду тебя, а потом, когда сделаю это, не буду сердиться на тебя и прощу. Но она и слышать ничего не желала. Она сошла с ума. Она забывала, кто я такой, и тогда я притворялся, что я — это ты. Она называла меня Павлом и просила помочь, как ты всегда помогал ей. А я делал вид, что я — это ты, потому что так было проще и она была счастлива. Но стоило мне сделать ошибку, как она понимала, что я — это не ты. Она приходила в ярость и била меня до тех пор, пока гнев ее не иссякал. А потом она вновь начинала оплакивать тебя. Она так и не оправилась после твоего исчезновения. У каждого есть, ради кого стоит жить. И она жила ради тебя. И я тоже. Единственная разница между нами состояла в том, что я знал: ты жив.
Лев слушал так, как ребенок восторженно внимает взрослому, который объясняет ему, как устроен мир. Он не мог поднять руку, не мог встать, не мог сделать вообще ничего — и не мог перебить брата. Андрей продолжал:
— Пока наша мать медленно сходила с ума, я научился заботиться о себе. К счастью, зима уже заканчивалась, и жизнь начинала понемногу налаживаться. Из всей нашей деревни выжили десять человек, одиннадцать, если считать тебя. А другие деревни вымерли полностью. Когда пришла весна и растаял снег, трупы начали вонять и разлагаться, так что к ним и близко нельзя было подойти. Но зимой они лежали тихие и мирные, совершенно неподвижные. И все это время каждый вечер я отправлялся в лес, один, и искал тебя. Я находил следы, и шел по ним, и звал тебя. Но ты так и не вернулся.
Мозг его медленно переваривал знакомые слова, слагая их в предложения, и Лев неуверенно спросил:
— Ты убивал этих детей, потому что думал, что я бросил тебя?
— Я убивал их, чтобы ты мог найти меня. Я убивал их, чтобы ты вернулся домой. Я убивал их, чтобы поговорить с тобой. Кто еще догадался бы, что они связаны с нашим детством? Я знал, что твое расследование приведет тебя ко мне. Ты ведь всегда умел читать следы. Ты — охотник, Павел, лучший охотник в мире. Я не знал, где ты служишь — в милиции или где-нибудь еще. Когда я увидел вот эту твою фотографию, я попробовал поговорить с журналистами «Правды». Я спросил у них, как тебя зовут. Я объяснил, что нас разлучили и что, по-моему, тебя зовут Павел. Но они ответили мне, что я ошибаюсь и что подробности твоей личной жизни засекречены. Я умолял их сказать мне, в какой дивизии ты служишь. Но они отказались отвечать и на этот вопрос. А я ведь тоже был солдатом. Не таким, как ты, не героем, не элитой армии. Но я знал достаточно, чтобы понять: ты служишь в войсках особого назначения. Судя по той секретности, что окружала твое имя, я догадался, что после войны ты или останешься в армии, или попадешь в госбезопасность или правительство. Я знал, что ты станешь большим человеком, ты не мог стать никем другим. У тебя будет доступ к информации об этих убийствах. Разумеется, все могло получиться совсем не так. Я знал, что, если убью достаточно много детей, ты рано или поздно наткнешься на следы моей работы, чем бы ты ни занимался. И я был уверен, что ты поймешь — это моих рук дело.
Лев подался вперед. Брат говорил с нежностью, его логика была безупречной. Лев спросил:
— Братишка, что с тобой случилось?
— Ты имеешь в виду — после деревни? То же самое, что случалось со всеми: меня призвали в армию. В бою я потерял очки и угодил в плен к немцам. Сдался. Когда я вернулся в Россию, меня арестовали, допрашивали, били. Мне угрожали тюрьмой. Я отвечал им: как я могу быть предателем, если я почти ничего не вижу? Полгода я ходил без очков. Я ничего не видел дальше собственного носа. И в каждом ребенке я видел тебя. Меня должны были расстрелять. Но охранники только смеялись, когда я сослепу натыкался на углы и мебель. Я все время падал, как в детстве. И я выжил. Я был слишком глуп и неуклюж, чтобы оказаться германским шпионом. Они обозвали меня, избили напоследок и отпустили. Я вернулся сюда. Но даже здесь меня ненавидели и считали предателем. Однако это меня не волновало. У меня был ты. И главной целью моей жизни стало вернуть тебя.
— И ты начал убивать?
— Сначала я убивал в этой области. Но по прошествии шести месяцев я вынужден был признать, что ты можешь жить где-нибудь в другом месте. Вот почему я нанялся на работу толкачом, чтобы иметь возможность ездить по стране. Мне нужна была возможность оставлять знаки везде, следы, по которым ты мог бы прийти ко мне.
— Знаки? Следы? Это были дети.
— Сперва я убивал животных, как мы с тобой убили того кота. Но это не сработало. Никто не обращал на них внимания. Всем было наплевать. Никто ничего не замечал. И однажды в лесу на меня наткнулся ребенок. Он спросил меня, что это я делаю. Я объяснил ему, что оставляю приманку. Мальчику было столько же, сколько тебе, когда ты бросил меня. И тогда я понял, что этот ребенок может послужить гораздо лучшей приманкой. Уж мертвого-то ребенка люди бы заметили. И ты бы понял всю значимость моего поступка. Как, по-твоему, почему я так часто убивал зимой? Чтобы ты мог обнаружить мои следы на снегу. Разве ты не шел по отпечаткам моих ботинок, как шел в лес по следам того кота?
Лев вслушивался в звуки мягкого и негромкого голоса брата, словно тот говорил на иностранном языке.
— Андрей, у тебя есть семья. Я видел наверху твоих детей, таких же, как и те, кого ты убил. У тебя две замечательные дочери. Разве ты не понимаешь: то, что ты делал — неправильно?
— Это было необходимо.
— Нет.
Андрей вдруг вспылил и с силой ударил обоими кулаками по столу.
— Не смей разговаривать со мной таким тоном! Ты не имеешь права выходить из себя! Ты даже не собирался искать меня! Ты так и не вернулся! Ты знал, что я жив, но тебе было все равно! Забудь о глупом неуклюжем Андрее! Он для тебя — ничто! Ты бросил меня с чокнутой матерью, в деревне, полной гниющих трупов! Ты не имеешь права осуждать меня!
Лев смотрел в исказившееся от гнева лицо брата, мгновенно утратившее знакомые черты. Неужели это тот самый человек, которого он в последний раз видел еще ребенком? Через что пришлось пройти его брату? Через какие невыносимые ужасы? Но время для понимания и сочувствия давно миновало. Андрей вытер пот со лба.
— Это был единственный способ заставить тебя искать меня и найти, единственный способ, с помощью которого я был в состоянии привлечь твое внимание. Ты мог хотя бы начать искать меня. Но ты не сделал этого. Ты выбросил меня из своей жизни. Ты постарался забыть обо мне. А я пережил самые счастливые мгновения своей жизни в тот день, когда мы с тобой поймали кота в лесу. Мы были тогда вдвоем, были одной командой. Когда мы с тобой были вместе, я никогда не считал мир несправедливым, даже когда нам нечего было есть и когда мы замерзали от холода. Но потом ты ушел от меня.
— Андрей, я не бросал тебя. Меня увели силой. Человек в лесу ударил меня по голове. Он сунул меня в мешок и унес с собой. Иначе я бы никогда не оставил тебя одного.
Андрей упрямо покачал головой.
— Так говорила и мать. Но это ложь. Ты предал меня.
— Я чуть не умер. Тот человек, что забрал меня, — он собирался меня убить. Они намеревались скормить меня своему сыну. Но, когда мы пришли к нему домой, их сын уже умер. А у меня было сотрясение мозга. Я даже не мог вспомнить, как меня зовут. Прошло много недель, прежде чем я начал приходить в себя. К тому времени мы уже жили в Москве. Мы уехали из деревни. Они хотели найти пропитание. Я вспомнил тебя. Я вспомнил нашу маму. Я вспомнил, как мы жили вместе. Разумеется, я вспомнил все это. Но что я мог сделать? У меня не было выбора. Нужно было жить дальше. Мне очень жаль.
