до засова на двери и отодвинул его в сторону. Проскользнув в образовавшуюся щель, он осторожно затворил за собой дверь и двумя прыжками очутился наверху. Задыхаясь, он выбежал на улицу и побежал, постоянно поворачивая, чтобы сбить с толку возможных преследователей. Измученный, весь в поту, он достиг, наконец, дома, где незадолго до того встретился с Элли. Свет за окном больше не горел, старуха уже наверное спала. Он осторожно постучал в стекло. К его удивлению, женщина сразу же высунула голову, как будто только и ждала этого.
– Меня преследуют, впустите, ради Бога, – взмолился Швиль.
– Я не могу вам открыть, уходите, откуда пришли. Вы навлекли на синьору Элли сегодня несчастье, – гневно сказала она и снова хотела захлопнуть окно. Но Швиль положил между рамами руку. Он должен был узнать, что случилось с девушкой.
– Что произошло? Скажите!
– И вы еще спрашиваете? Когда она пошла к дворцу Лазурного берега, чтобы встретиться с вами, на нее напали и утащили: теперь вы ее больше никогда не увидите.
– Напали, кто же? – спросил он.
– Вы еще спрашиваете кто? «Бесстрашные», разумеется, – прошипела она и, сбросив его руку, захлопнула окно.
Совершенно расстроенный, Швиль пошел дальше. В эту минуту он забыл, что сам находится в такой же опасности, как и Элли. Он думал не о себе, а только о ней. Его собственная судьба стала ему безразличной. Но когда он услышал позади себя шаги, эгоизм снова проснулся в нем.
Может ли он сожалеть об этой девушке? Нет, для этого у него нет времени. Снова началось дикое бегство по пустынным улицам. С ужасом он заметил, что его подметки сильно стучали под широкими сводами старых дворцов. Он прислонился к стене, сорвал с ног туфли и продолжал бежать в одних носках.
Неровные камни старого города изранили его ноги в кровь и причиняли жестокую боль, но он продолжал бежать. Во всей Генуе был только один-единственный дом, в котором он мог спастись – дом его врага. Когда он наконец достиг портала ее дворца, его силы уже подошли к концу, и только страх быть снова пойманным придал ему достаточно энергии, чтобы взобраться на лестницу. Действительно, по виду он не походил больше на человека. Из широко раскрытого, прерывисто дышащего рта свисал язык, волосы длинными прядями прилипли к мокрому лбу, а израненные ноги судорожно дергались при каждом прикосновении к камням. Когда слуга открыл дверь, Швиль упал ему на руки, и тот притащил его в спальню, потому что не мог отнести на руках.
Вскоре в комнату пришла Марлен, остановилась перед кроватью и провела рукой по его лбу. Курт открыл глаза и встретился с ее равнодушным взглядом. В уголках ее губ змеилась чуть заметная улыбка, но Швиль, хорошо знавший ее лицо, заметил ее.
– Ну, мой милый, у меня все-таки лучше, а? – спросила она.
– Где Элли? – крикнул он и попытался встать, но бессильно упал на подушки.
– Спи, отдохни. Ты совсем сошел с ума, – холодно ответила она.
– Где Элли? Скажи, или…
– Или? – вызывающе спросила она и уперлась руками в бока. Он знал этот жест, к которому она прибегала в минуту гнева.
Секунду он не мог найти ответа. Чем мог грозить он, которому угрожало все?
– Прости, Марлен, но мне очень хотелось бы это знать, – пробормотал он и закрыл глаза, чтобы не смотреть на нее.
– Какое тебе дело до девушки, и откуда я должна знать, что с ней случилось? Она, наверное, дома. Но не заботься о других людях, если хочешь сохранить свою голову, а что ты хочешь еще жить, это видно без сомнений. Достаточно посмотреть на тебя!
Она вышла из комнаты и с силой хлопнула дверью.
В своем будуаре Марлен закурила сигаретку, улеглась на шелковые подушки, пестрой и мягкой горой заполнявшие один угол комнаты, и закинула руки за голову, следя за уходящим дымом. Она была довольна: «Бесстрашные» нашли сегодня ночью еще одного брата, брата, который мог многое сделать.
В остерии, из которой бежал Швиль, оба полицейских продолжали еще сидеть за стаканом вина. Теперь на них были штатские костюмы. Мундиры лежали в свертке на соседнем стуле. Оба от души смеялись над бегством пленника, за которым они наблюдали в висевшем напротив зеркале. Потом они рассказали друг другу про приключения Швиля во время его первого бегства, потому что один был человеком в панаме, которому Швиль дал пощечину, а второй – бледным молодым человеком, заговорившим с ним в поезде и на улице.
– Если бы я не знал, что он станет «Бесстрашным», я бы посчитался с ним сегодня за эту пощечину, – сказал один. Потом, налив еще вина, чокнулся с товарищем и прибавил: – За здравие нового «Бесстрашного»!
Весь следующий день Швиль провел в кровати. Он чувствовал себя разбитым. Происшествия предыдущей ночи доказали ему, что его любовь к жизни сильнее чего бы то ни было. Нет, больше он не будет обманываться. Он хотел жить любой ценой. Элли? Да, его непреодолимо тянуло к этой девушке, и сердце сжималось при мысли о ее судьбе. Он, только он, был виноват в этом. Она его настоятельно просила прибегнуть к данному адресу только в случае крайней нужды, когда не будет никакого другого выхода. Разве вчерашний 50
случай был таким безвыходным? Разве он не был в полной безопасности и совершенно здоров? Чего он хотел от нее? Он хотел бежать, и она обещала помочь ему. Но разве он, как мужчина, как более сильный, не должен был терпеть, а не обращаться к ней за помощью при первой опасности, причинив ей самой несчастье? Эти мысли приводили его в отчаяние.
К вечеру его посетила Марлен. Она была очень приветлива, очень нежна и принесла ему бокал шампанского.
– Выпей, тебе это поможет, – сказала она. Он выпил и поблагодарил кивком головы.
