С этими словами он поднялся и исчез в коридоре. Доктор тоже пришел в сознание; он слышал крики о помощи своего друга, но рот его был заткнут кляпом, и это не позволило ему подать признаки жизни.
– Ну, уже проснулись? Хорошо спали, милый доктор? – радостно спросил Швиль, вынимая платок из его рта. Пионтковский глубоко вздохнул и в ужасе крикнул:
– Ронделль! На помощь!
– Не волнуйтесь. Господин Ронделль уже ждет вас, но, к сожалению, не с распростертыми объятиями, так как его руки так же хорошо связаны, как и ваши.
– Что это значит? Вы тоже сошли с ума? – боязливо спросил Пионтковский.
– Нет, совсем наоборот, я тогда был безумным, когда предал в руки ваших коллег свою судьбу и все те сокровища, которые находятся здесь. Между прочим, господин доктор, мне надо с вами еще серьезно поговорить. У нас с вами найдутся, наверное, общие воспоминания, а ведь это всегда приятно, не так ли?
С этими словами Швиль поднял его с пола и перетащил к Ронделлю.
– Я кажусь самому себе нянькой, – сказал Швиль, тяжело дыша. Он не мог даже в этом положении отказаться от своего природного юмора.
– Итак, теперь у вас есть общество, – обратился он к Ронделлю и положил Пионтковского рядом с ним на матрац: затем, взяв банку с консервами, он с большим аппетитом принялся закусывать.
– Швиль, вы раскаетесь в этом, – начал Пионтковский. – Вы забываете, что мы вскоре будем освобождены нашими друзьями – можете себе представить ваше положение, когда они найдут нас тут связанными?
– Господин доктор, я не люблю, когда мне мешают во время обеда: сегодня первый раз в течение нескольких дней я ем с аппетитом и в прекрасном настроении; с вашей стороны весьма некорректно лишать меня хорошего расположения духа своими словами. Может быть, вы подождете, пока я закончу?
Затем Швиль удобно уселся на ящик и закурил сигарету.
– Итак, господин Кубачи, а теперь я к вашим услугам.
При этом имени доктор хотел приподняться, но веревки не позволили ему сделать этого.
– Удивлены, а? Я обыскал ваш чемодан и нашел там бумаги. Может быть, вы объясните мне, господин Кубачи, что вы делали в саду графа Риволли в ночь на второе августа? Вы молчите? С каким удовольствием я бы плюнул вам в лицо, мерзавец! Но я не могу скверно обращаться со связанным человеком. Вы спокойно дали мне идти на виселицу, с чистой совестью. Вы – убийца моего друга, графа Риволли.
– Я не убил его. Это ложь! – вскричал Пионтковский.
– Я спрашиваю вас еще раз: что вы делали тогда в саду, и почему на дороге ждал автомобиль?
Вместо ответа Пионтковский повернулся лицом к стене и замолчал. Больше он не произнес ни слова.
– Вы молчите? Хорошо. На суде вы обретете дар речи. Теперь вы видите, кто из нас двух должен больше бояться освобождения из этой гробницы. Мне кажется, что вы должны будете сунуть голову в петлю. Но мне кажется также, что и ваш друг Ронделль тоже будет повешен. Наверное, и у него есть свои счеты с правосудием: каким бы образом он мог иначе пользоваться таким доверием вашей уважаемой Марлен? Нечего сказать, хорошенькое общество эти «Бесстрашные».
– Я хочу выйти! Выпустите нас! – снова начал кричать сумасшедший Ллойд. Перед этим он лежал некоторое время спокойно.
– Ну, тот по крайней мере дешево отделался: ему заменят виселицу сумасшедшим домом – счастье небольшое, но не так уж скверно, – спокойно заметил Швиль.
– Я делаю вам предложение, – повернулся Пионтковский к Швилю.
– Любопытно узнать, почтеннейший.
– Вы развяжете нас и за это…
– Не трудитесь дальше, – ответил Швиль, – Вы будете освобождены только полицией, если это можно будет назвать освобождением, – поправился он.
– В таком случае развяжите, по крайней мере, хоть Ронделля, чтобы он мог столковаться с внешним миром и чтобы нас вытащили из этой могилы, ведь вы можете не давать ему оружия.
– Тоже нет, потому что с сегодняшнего дня я здесь хозяин, и кроме меня никто не будет пользоваться приемником. Я в этой области далеко не новичок. Вы убедитесь в этом, – обернулся Швиль к Ронделлю. – Несмотря на то, что пользовались телефоном и приемником только ночью, когда я спал, я точно знаю, где он находится. А теперь я заслужил спокойный сон, – прибавил Швиль и, принеся из коридора два тяжелых кольца, висевших на массивных крюках, стал вбивать их в стену около матраца Пионтковского.
– Что это значит? – испуганно спросил тот.
– О, ничего особенного, только маленькая мера предосторожности, чтобы вы не подползли к своему другу, пока я буду спать.
Швиль просунул в кольцо крепкую веревку и привязал ее к Пионтковскому. Второй крюк он вбил в стену около Ронделля и вскоре привязал и его. Пленники с отчаянием смотрели друг на друга. Из этих взглядов Швиль заключил, что он отнял у них последнюю надежду освободиться.
– Умный парень, этот Швиль, а? – насмешливо заметил он, раздевшись и вытирая все тело одеколоном. – Что касается завещания покойного Аргунова, то с ним тоже все в порядке. Оно лежит у меня в чемодане, и я доставлю им матери и бедной Элли большую радость: я выполню это, конечно, лучше, чем вы, доктор.
– Вы дьявол! Я никогда не считал вас способным на это! – озадаченно воскликнул Пионтковский.