— Я полагала, что аббатство было любовным гнездышком и раньше. Особенно Лонгборн-абби.
— Змея подколодная!
— Если речь идет о приложении к уютному домашнему очагу и живописным уголкам в парке, это не по мне.
— Ты выйдешь за меня замуж, Пруденс Маллоу, с красотами или без оных.
Даммлер привлек любимую к себе и поцеловал со страстью поэта, впервые по-настоящему влюбленного.
Через некоторое время они сидели на диване; Даммлер обнимал Пруденс за плечи, и миссис Херинг и прочие родственники совсем вылетели у них из головы.
— Когда ты меня полюбила? — спросил он.
— Когда прочитала «Песни с чужбины». Чем я отличаюсь от прочих твоих поклонниц?
— Еще до того, как мы познакомились? Так все же причиной были не прекрасные зубы и вьющийся локон? А я считал, что я герой номер один, который развенчивается в десятой главе.
— Какое самомнение! Можно подумать, что я пустила бы тебя в мою книгу. А когда ты понял, что я не мужчина, не сестра и что жизнь без моего змеиного язычка тебе не в радость?
— Только когда уехал. В Лондоне я постоянно думал о тебе и радовался, только когда бывал с тобой, но я не понял, что это любовь. Я был счастлив с Шиллой в Файнфилдзе. Поначалу она вела себя замечательно. Разделалась со своим религиозным лицемером, как я и велел ей, как только он потребовал, чтобы она переписала его проповедь.
— Это ты Ашингтона припомнил?
— Кого же еще? Я терпеть его не мог. Но это зато открыло мне, что ты и есть Шилла, хотя я понял это, лишь когда стал искать для нее достойного любви героя. Я вдруг понял, что им могу быть только я сам и хочу быть с ней. Мы долго говорили, и я убедил ее, что только английский аристократ — а именно лорд Марвелмен — может спасти ее, так что, в конце концов, глаза у нее сделались большими, голубыми, и тут я все понял. Господи, каким глупцом я был все эти три месяца, Пру! Ну почему ты мне не сказала, что я тебя люблю? Голову даю на отсечение, ты это понимала.
— Да нет же. Когда ты стал навязывать мне Севилью, я не могла представить, что тебя тянет к классическому треугольнику.
— Да что Севилья, я же знал, что ты его не любишь. Он мог владеть разве что твоим телом.
— И ты не имел ничего против этого? — В голосе ее послышалась обида.
— Сейчас — да. А кто тот тип, что восхищался твоими плечами? Если эта змея Спрингер…
— Ты прихватил дуэльные пистолеты?
— Да я его голыми руками придушу! И всех тех, кто позволяет смотреть на тебя слишком пристально.
— Да почти все мои поклонники в Бате смотрят на меня слишком пристально по причине близорукости, свойственной в преклонном возрасте.
— Не отговаривайся, Пруденс. Ты и сама хороша. А эти старые развалины хуже всех. Я сначала не видел, как ты красива. Видишь ли, для меня это был особый опыт — влюбиться в женщину «шиворот навыворот», так сказать, изнутри; потому-то я и не сразу сообразил, что это любовь. Ты же сама знаешь, как я в былые времена смотрел на это. Меня соблазняло все чрезмерное, роскошные формы…
— Мог бы и не напоминать мне об этом, Даммлер. Никогда. Я думаю, ты и сейчас к ним не равнодушен.
— Нет, теперь мне нужна только ты. Я достаточно покуролесил по всему миру и теперь о многом жалею, но что было, то было. Да и как я могу думать о чем-то другом, когда каждый встречный мужчина влюбляется в тебя. У меня вообще времени на страсти не осталось — одна ревность. Разве что несколько минут в день на любовь к тебе.
Послышался шум у двери, и вошли Кларенс и миссис Маллоу.
— Чушь какая-то, — сообщил мистер Элмтри. — Никакой миссис Херинг и в помине здесь нет. Уилма таскала меня вверх-вниз, а там даже помещение никто не сдает. — Он остановился. По тому, как близко друг к другу сидели Пруденс и Даммлер, держась за руки, он понял, что в его отсутствие произошло что-то важное. — Что тут такое происходит? — подозрительно поинтересовался он.
— Лорд Даммлер попросил меня выйти за него замуж, дядюшка, — сообщила Пруденс.
— Я же говорил, что его надо немного поощрить, — заметил Кларенс, широко улыбаясь.
— Вот этого она и не делала, — голосом обвинителя изрек Даммлер.
— Она вечно раздумывает. Конечно, речь шла о королевском… впрочем, о чем тут говорить. Итак, ты теперь Пруденс Мерриман, маркиза Даммлер, так надо понимать? — Он с особым удовольствием произнес титул, словно примериваясь к нему. — А имя как было по тебе, так и останется. Не кажется тебе, Уилма, что она выглядит довольной?
Уилма радостно улыбнулась и обняла сначала дочь, потом не без смущения Даммлера.
Видя ее смущение, Даммлер сам обнял ее и проговорил:
— Вас я тоже люблю.
— Пруденс Мерриман — Благоразумная и Веселая — что ж, оба имени подходят тебе, — продолжил Кларенс.
— Еще одно имя, которому придется соответствовать, — со вздохом проговорила Пруденс.
— И титул, — вставил дядюшка Кларенс. — Настоящий титул, не какие-то там заграничные, как у Севильи, да, Аллан? — обратился он к Даммлеру, у которого от такой фамильярности брови полезли на лоб. — Я из тебя с племянницей сделаю картинку. Можешь не бояться. А этот шрам на брови я уберу. Чуть зачерню бровь, и шрама как не бывало. Так что не бойся, уродом не будешь.
Пруденс открыла было рот, но Даммлер остановил ее взглядом.
— А вы не можете и мою жену изобразить не такой ведьмой, дядя? — спросил он игривым тоном.
— Вот правильно, привыкай. «Моя жена». Отлично, Аллан. И «дяде» — придется приучиться к этому. А Пруденс я нарисую, как полагается. Будет как новенькая. Что ж, я хоть и не любитель писать письма, придется сообщить об этом событии миссис Херинг и сэру Алфреду. Они будут рады узнать, что все так хорошо закончилось. — Он встал и обратился к сестре: — Пойдем, Уилма. Можем оставить на минутку эту парочку. Ты знаешь Пруденс, в благоразумии ей не откажешь.
Они вышли, и Даммлер повернулся к невесте:
— Ну и оригинал наш Кларенс, да?
— Когда мы перестанем жить сообразно нашей веселой фамилии, мы пригласим его в Лонгборн-абби, чтобы он скрасил нашу жизнь. Он всегда был добр ко мне, Даммлер. Надеюсь, ты не испытываешь к нему неприязни…
— Неприязни? Да я в восторге от него! Я и женюсь на тебе наполовину из-за него. А теперь не смейся, Пру. Если ты такая естественная, спроси, в чем вторая половина.
— Надеюсь, ты все равно скажешь.
— Скажу, конечно. Я не умею держать язык за зубами. Мне понадобится секретарша, когда я начну серьезно работать. Я хочу ввести тебя в мою пьесу для «Друри-Лейн». Нет, серьезно…
— Вот что я скажу тебе, Аллан Мерриман. Изволь жить по своему имени. И не пытайся быть слишком серьезным.
— Но я хочу сказать тебе вторую половину. Я люблю тебя, Пруденс.
— И попробуй перестать. Я залью все твои рукописи чернилами. Так что знай, какая я коварная и хитрая. Я собираюсь держать тебя в ежовых рукавицах.
— Это очень благоразумно, Пруденс. Недаром тебе дали это имя.
