Долгие беседы в ожидании счастливой смерти

посылают учиться».

____________________________

— …Значит, ваш герой считает необходимым тяжкий путь евреев в диаспоре?

— Он хочет, чтобы не пропали, не исчезли результаты тысячелетних поисков. Наши предки искали справедливость, культивировали истинную духовность. Сколько гениев дали евреи миру на этом пути!

— …Таким образом, герой оправдывает врагов евреев? Преследования инквизиции, ужасы Второй мировой войны…

— В какой-то степени, считает Макс, это было необходимо. Даже Освенцим. Макс дойдет в своих рассуждениях до абсурда. Тогда он и станет подлинным героем! Дон Кихотом. У него будет много врагов. Его рассуждения выглядят страшновато? Что ж! Нас ненавидели и ненавидят именно из-за поисков справедливости. За эту нашу духовную работу.

Словом, мой герой — последний еврей. Замечательное название, правда? Я пишу о вырождении еврейской идеи — о подлинной еврейской трагедии.

В Израиле пьесу, конечно, встретят в штыки. Во всем остальном мире — тоже. Кто-то скажет: «Опять еврей! Опять носится с собственными проблемами». С интересом прочитают пьесу антисемиты. Воскликнут: «Вот видите — евреи хотят править миром. Хотят переделать нас по своей колодке».

Это будет страшная пьеса. Если я успею, конечно, ее написать.

— Вернемся от вашего героя в вашу собственную жизнь. Вы оба в чем-то потеряли себя. Прятали свое еврейство. Разрушали свой талант. А теперь оказалось: осмысляя эти потери, вы многое поняли не только в себе…

— Так ли это? Не знаю. Тут начинается ваша работа. Я знаю другое: все смеются над справедливостью, а человечество без нее не выживет.

________________________

В окончательном варианте пьесы героя зовут иначе: Йонас Сакалас. Размышления й, которые он сначала хотел вложить в уста Макса, ушли куда-то, почти исчезли из пьесы. Все же иногда, читая ее, слышу голос й — нахожу потом почти дословные совпадения в своих записях:

«…Где я их только не встречал — на улицах, на площадях, на каждом углу. Юношей и девушек с автоматами в руках. Не такие уж малорослые, как казалось, — высокие, мускулистые. Без них Израиль сегодня бы не существовал. Всюду — культ силы.»

Однако й по-прежнему хочет видеть евреев, как на полотнах Марка Шагала, — уносящимися в мечтах над местечком.

________________________

И снова: «Израильтяне — другой народ. Там — уже не евреи…»

________________________

А, может, все проще. И он говорит об этом с одной целью — оправдать собственную жизнь. Такую, какой она получилась. Трудно умирать с мыслью, что ты ошибся.

Человек и вещи

«Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит…»

При «свете смерти» й в разных вариантах повторяет эти слова Екклезиаста.

_____________________

Тогда что же для него вещи? Например, старинная мебель, которую й тщательно — полвека — собирал?

_____________________

АУРА. Цикл его устных рассказов (один из них, впрочем, опубликован в газете «Летувос ритас»). й утверждает: вещи создают особую ауру, в которую он умеет погружаться.

Вот большой стол: за ним й проработал много лет. Когда-то стол был куплен на Калварийском рынке. Продавец объяснил:

— Стол принадлежал моему соседу-еврею. Тот был портным. Помню, он вечно что-то напевал… Пока не погиб в гетто.

Схож с этой новеллой рассказ о диване, привезенном аж из Калварии:

— Увидел его в каком-то доме. Узнал. Диван стоял раньше в комнате моего близкого друга — мы сидели за одной партой, а на этом диване он учил меня курить. Я долго не мог примириться с тем, что почти ничего не знаю о смерти друга во время войны. А диван? Упросил. Мне его продали.

_____________________

Однако вполне возможно: остальные рассказы й просто придумал — о маленьком секретере XIX века… о стуле с дворянскими гербами… о кресле-качалке… об ореховом столике, сделанном из одного куска дерева… Кроме конкретных сюжетов, в этих рассказах присутствует один важный для й мотив: вещи были куплены им случайно, за бесценок, или — найдены на свалке. Таким образом, это всегда еще рассказы о самом й — его находчивости, смекалке, тонком эстетическом вкусе.

Бесспорно в его словах другое: й чувствует «дыхание» каждого предмета, его «характер».

_____________________________

…Янтарный перстень на мизинце. Знак «аристократизма»? Скорее всего — янтарь помогает й сосредоточиться, уйти в другое время.

_____________________

Вещи как символ пропавшей жизни.

_____________________

ШУБКА.«…Я отыскивал после войны в Калварии тени моих родных. Так однажды и постучался в дом одной женщины-литовки. Она работала у отца на фабрике. Работала так долго, что и не знаю, сколько. Она по-особому была близка нашей семье. Я помню с детства: каждую пятницу, перед Шабатом, она приходила делать уборку.

Так вот, я не сомневался: уж она-то должна что-то знать о судьбе моих близких, о том, как тянулись для них эти несколько месяцев — до расстрела, до 30 августа 41- го.

После войны ей было шестьдесят или шестьдесят пять. Я увидел перед собой серое измученное лицо. Дома, кроме нее, никого не было: муж умер, а дочь куда-то ушла.

Она так хотела угостить меня чаем. «Нет, нет, ничего не хочу — только рассказывай…» Кое-что я, действительно, от нее узнал. К примеру, о том, как ночами носила моим хлеб или что-нибудь еще из еды…