Великий Эллипс

ни другое она себе позволить в ближайшее время не могла.

Ей нужно немедленно покинуть Эшно — ради Великого Эллипса и ради собственного спасения от возможной погони. Узнать элегантную гнедую мадам Тастриуне не составит труда, да и наездница примечательна по всем статьям, и, наверное, ее уже ищут те, кому следует.

На восток, в Бизак — следующий пункт назначения Великого Эллипса. На восток, вопреки всем стревьо, всем поездам, что застыли на месте, всем лошадям, что не продаются ни за какие деньги, вопреки всем правильным видам транспорта, которые не существуют.

Она всегда четко ощущала пространство, и интуиция подсказывала ей, что порт, в который ее сегодня доставил «Ривенэ», у нее по левую руку. Подняв лицо вверх, она посмотрела на звезды. Там, наверху, справа от нее, где должен быть восток, сияло созвездие, которое в Вонаре называли Принцесса, но во время революции переименовали в Прачку, а совсем недавно вернули первоначальное название.

Повернув свою лошадь по направлению к Принцессе, Лизелл поехала на восток. Время шло, Эшно остался позади. Впереди — пыльное пустынное шоссе, освещенное звездами и луной. До утра погони не стоит бояться. Она чувствовала усталость, но не полное бессилие, и знала, что если надо, она сможет проехать еще несколько часов, с надеждой, что к ее счастью где-нибудь к полуночи ей попадется придорожная гостиница.

Луна медленно плыла по небу, и перед внутренним взором Лизелл проплывала череда лиц. Каслер с его молчаливым упреком. Мадам Тастриуне, у этой не просто упрек на лице, нечто большее. Шетт Уразоул, погибшая при взрыве, — еще один взрыв, но не газового баллона. Гирайз в'Ализанте со своими вопросами. Близнецы Фестинетти, вырвавшиеся вперед и радостно хихикающие. Грандлендлорд Торвид Сторнзоф, чей монокль поблескивает, как лед на солнце. И масса, масса других лиц появлялась и исчезала, но лица Гирайза и Каслера все время кружились рядом, каким-то образом связанные в ее воображение, вопреки своей непохожести. Часто она ловила себя на том, что думает о них обоих одновременно. Интересно, где они сейчас, удалось ли им выбраться из Эшно?

X

— …Вот так вмешательство лантийского сопротивления задержало наше прибытие на несколько часов, — закончил Каслер Сторнзоф свой рассказ. — Неприятности не были уж такими страшными, но я восхищаюсь изобретательностью наших врагов.

Рыцарский характер, не придерешься. Гирайз в'Ализанте кисло улыбнулся. За двадцать четыре часа, проведенные в компании Каслера Сторнзофа, ему так и не удалось обнаружить ни малейшей трещинки на его рыцарском фасаде. Он даже не уловил и намека на осознанное лицемерие, а у него-то на это был очень тонкий нюх. Похоже было, что свою роль героя главнокомандующий играл от чистого сердца. Может быть, он начитался сладеньких статеек о себе во всех этих дурацких газетах?

Жаль, конечно, что лантийская изобретательность, которой так восхищен Сторнзоф, не продлила им антракт на острове на день-другой. Хотя, с другой стороны, помощь грейслендца с этой двухместной дрезиной просто неоценима, можно сказать — Сторнзоф по-настоящему выручил его. В одиночку ни одному из них было бы не справиться с этим техническим монстром, признался себе Гирайз. Даже имея двух водителей, это хитроумное изобретение умудрялось все время ломаться, эдакий локомотив, который упирается, лязгает, скрипит, визжит, выражая таким образом свой протест. Невозможно держать равновесие. Ненадежный руль. Тормоза отсутствуют. И неослабевающее упрямство, как будто это творение рук человеческих из железа, дерева и кожи обладает душой злорадного ишака.

Взять хотя бы настоящий момент. Раздолбанная колея грязной Эшно-Янисской железной дороги, петляющей между бесчисленными каменистыми холмами, резко пошла в гору, и дрезина: с трудом ползла вверх, спотыкаясь на каждом дюйме. Эта допотопная махина, чьи педали крутят два человека, наверное, легче бы ехала по земле. Но она, видно, из благих намерений, была приспособлена к рельсам, и сейчас ее планируемое техническое преимущество выходило боком.

Раскаленный шар полуденного солнца висел у них над головой, жаря и ослепляя. Пот струился и попадал прямо в глаза, Гирайз поднял руку, чтобы вытереть его. Не успел он выпустить из рук обтянутый кожей руль, как большое переднее колесо врезалось в ком грязи, резко крутанулось на своей оси, и дрезина опасно накренилась в сторону. Проклиная все на свете, он схватил руль и рывком поставил колесо на место. Дрезина выровнялась и неуклюже погромыхала дальше под новым углом наклона. Гирайз еще раз потянул руль на себя, стараясь выровнять колесо, но ему никак не удавалось совладать с сильной тряской тяжелого агрегата. Дрезину трясло, подбрасывало, и скрип стоял оглушительный.

Гирайз чувствовал мощную поддержку сидящего на заднем сиденье. Ему одному ни за что было бы не справиться с накренившейся дрезиной. Не будь у него помощника, ему бы пришлось слезть и толкать дрезину, держа за руль, или, вероятнее всего, он бы бросил эту груду хлама валяться на обочине дороги. Но присутствие его грейслендского соперника не позволяло ему сделать ни того ни другого, и ему пришлось признать то, что он и так уже подозревал — усилия Сторнзофа обеспечивают возможность двигаться вперед, и Сторнзоф делает больше, чем обычный напарник.

Он мог бы тешить себя рассуждениями, что заднее сиденье дает значительные технические преимущества, шанс более рационально использовать силы, если бы его личный опыт не говорил об обратном. У сидящего впереди — руль, и, значит, у него главная управляющая роль. Может быть, именно поэтому главнокомандующий Сторнзоф еще в самом начале предложил периодически меняться местами. Сейчас ценность этой идеи стала особенно очевидной, и похвальную находчивость светлого ума грейслендца без зазрения совести можно назвать замечательной. Гирайз уже попробовал сидеть и впереди, и сзади, и точно знал, что обе позиции важны в равной степени. И не надо выдумывать никаких технических преимуществ, которые объясняют превосходство грейслендского атлета, он просто на десять лет моложе и физически сильнее Гирайза.

Сидеть впереди значительно лучше, чем сзади: не маячит перед глазами фигура Сторнзофа.

Гирайз остервенело крутил педали. Дрезина внеслась на самую вершину холма, на секунду замерла и тронулась вниз с душераздирающим скрежетом. Дрезина свободно катилась с горы, набирая скорость, неожиданно раздался резкий лязг: это переднее колесо оказалось между рельсами. Оно вывернулось, и Гирайз приложил всего себя, чтобы выровнять его. «О, да я делаю успехи», — подумал он. К концу этого путешествия он станет заправским водителем. То, как стремительно дрезина набирала скорость, еще сутки назад заставило бы его задохнуться от ужаса, а сейчас просто немного бодрило. Прохладный ветер приятно обдувал вспотевшее лицо. Впервые он почувствовал удовольствие от этого вида спорта. Вот если бы еще дрезина была новенькой, ну и, соответственно, одноместной, а дорога хоть самую малость поровнее…

К концу спуска дрезина летела уже с такой скоростью, что солидных размеров лужу Гирайз заметил только тогда, когда в ней полностью увязли передние колеса. Поток грязи ударил ему в лицо и залепил глаза. Руль выскользнул из рук, переднее колесо развернуло, дрезина накренилась, соскользнула с рельсов и понеслась куда-то по склону, пока, если судить по звуку, не ударилась со всей силы о камень.

Переднее колесо наехало на валун. Дрезина перевернулась, и Гирайз плюхнулся в грязь. Секунду он, отключившись, лежал ничком там, где приземлился. Потом, с трудом выдохнув, он начал соображать. Подняв голову, он обнаружил, что лежит под дрезиной, просто-напросто пригвоздившей его к земле. Тяжелый агрегат, но если кости целы, он смог бы из-под него выбраться…

Не успел он додумать эту мысль, как тяжесть ослабла. Он поднял глаза и увидел, что Каслер Сторнзоф приподнял дрезину и отодвинул ее в сторону.

Кроме заляпанных грязью ботинок и пятен на мундире, никаких следов аварии на главнокомандующем не наблюдалось. Он, наверное, успел спрыгнуть до того, как дрезина перевернулась.

— Спасибо, — ничего больше Гирайз не смог вымолвить, слова застряли в горле.

— Вы целы? — спросил Сторнзоф.

— Думаю, да, — Гирайз осторожно сел. Все тело болело, но, похоже, никаких переломов не было — он отделался синяками.

Это было не совсем так, его гордости был нанесен непоправимый ущерб. Он держал в руках руль, он