следует учитывать. Она всегда будет чувствовать себя уязвимой. — В таком случае я перестану чувствовать себя независимой, — добавила она.
Лицо Коры смягчилось.
— Ма, неужели это так страшно?
Долорес во все глаза глядела на дочь и с ужасом вспоминала Энди, которому не нравилось ее желтое платье, не нравилось, как она готовит цыплят, не нравились книги, которые она читает, не нравилось то, как она воспитывает Кору… Она кивнула:
— Да, страшно. Я бы этого не вынесла.
В тот вечер Эдвин позвонил из Токио, сказал, что устроился в гостинице, сидит в номере и мечтает, чтобы она оказалась рядом с ним.
— Расскажи мне, как выглядит номер, — попросила она. — А я закрою глаза и представлю себе, что я рядом с тобой.
Эдвин описал ей роскошную комнату, большую кровать, облицованную мрамором ванную.
— Ванна здесь огромная, с пузырящейся водой, — рассказывал он, — и мне так и чудится, что мы с тобой сидим в ней вместе, покрытые воздушными пузырьками, пьем шампанское и кормим друг друга клубникой.
— Какой разврат! — засмеялась она.
— Угу… Прилетай, и я покажу тебе, что такое настоящий разврат.
— Хотелось бы… — И тут Долорес представилось, что через несколько месяцев она перестанет быть хозяйкой гостиницы, обретет свободу и в самом деле сможет позволить себе любое безумство — даже полететь в Токио, чтобы посидеть с Эдвином в ванне с пузырящейся водой.
На мгновение Долорес захотелось рассказать Эдвину о том, что ей необходимо продать гостиницу, но она не позволила себе этого. Нельзя было поддаваться искушению.
— Как тебе живется без меня? — спросил он.
— Одиноко, — честно ответила она. — Я скучаю по тебе. — И это тоже было правдой.
— И я, — ответил он. — Все время думаю о тебе.
Они поговорили еще немного, Долорес промолчала о гостинице. Закончив беседу, она углубилась в газеты и стала просматривать объявления о найме на работе.
Эдвин звонил каждый день, и молчать становилось все труднее. Она лгала ему, говоря, что все хорошо. Лгала, когда он спрашивал, что нового. Обманывала, когда он интересовался, все ли в порядке. Она тосковала по Эдвину и ждала его возвращения. Когда он вернется, она бросится к нему в объятия и попросит спасти ее.
— Я обо всем подумала, — сказала Кора через неделю. — Ма, ничего страшного в этой ситуации нет, если посмотреть на нее с другой стороны. Это вовсе не проблема.
Долорес бросила на дочь вопросительный взгляд.
— Да? А как же тогда это называется?
— Возможность. Проблем вообще не существует, — рассудительно сказала Кора. — Есть только упущенные или реализованные возможности.
Долорес грустно улыбнулась.
— Большое спасибо! Могу представить себе свои возможности… Жалкая бедность, жизнь на пособие, однообразная еда и комната, кишащая тараканами!
— Зато ты будешь уважать себя и сохранишь достоинство, — ехидно сказала Кора.
Долорес застонала, а потом засмеялась.
— Ладно, ладно! Я устроюсь шеф-поваром в роскошный курортный отель на Багамских островах. Стоимость жилья будет включена в жалованье. Солнце круглый год. Вот это жизнь.
— А я буду прилетать к тебе в гости, — кивнула Кора. — Разумеется, если у меня будет возможность раздобыть деньги на билет. А Эдвин будет летать к тебе на реактивном самолете, когда захочет. О нем ты, конечно, забыла?
Нет, не забыла. Часть ее души — слабая, испуганная — отчаянно хотела попросить его помочь найти выход из затруднительного положения. Долорес была уверена, что Эдвин поможет с радостью. Даст взаймы, обеспечит ссуду, в общем, сделает все, что потребуется. Но другая часть ее — сильная, независимая — решила, что она попробует найти выход без его помощи.
Так и будет. Она действительно сильная. Действительно независимая. И может позаботиться о себе.
Две недели спустя все решилось само собой. Новыми владельцами предстояло стать Эндрю и его жене Нэнси. Те были без ума от радости. Мечта становится явью! Чудо!
Было приятно видеть, что они так довольны. И хоть расставаться с гостиницей было безумно жалко, Долорес становилось легче на душе оттого, что она знала — ее дело попадет в хорошие руки.
Она заранее решила, что не будет впадать в депрессию, которую уже однажды пережила после развода. Ничего хорошего в этом не было. Главное — не терять уверенности в себе. Она храбрая, мужественная и справится с любыми трудностями. В конце концов, она все время стремилась к свободе. И наконец получила ее.
Такую свободу, что от одной мысли о ней душа уходила в пятки. Свободу жить на пособие, покупать подержанную одежду, снимать дешевое жилье…
Долорес посмотрелась в зеркало. Почему она плачет? До сих пор она не плакала. Для этого не было причины.
Она выглянула наружу. Мирный, безмятежный день. Повинуясь импульсу, Долорес оделась и вышла на улицу. Нужно было успокоиться, восстановить равновесие. Она миновала пруд и бродила по тропинкам, дыша свежим вечерним воздухом. Наконец села на старую деревянную скамью и обхватила себя руками.
Она почувствовала страшное одиночество, и к глазам снова подступили слезы. Ничего, пусть текут. Это не страшно. Все равно ее никто не видит и не слышит. Лучше выплакаться, чем копить слезы в себе.
Долорес не знала, как долго она просидела в парке, горько плача и жалея себя… Вдруг кто-то окликнул ее по имени.
— Долорес!
Сердце чуть не выскочило из груди.
— Я здесь… — услышала она собственный хриплый шепот. Эдвин вернулся. Она только успела подумать об этом, а он уже был рядом.
— Ради Бога, что ты здесь делаешь в такой час?
— Ты вернулся, — пробормотала она. На мгновение Долорес показалось, что это ей только чудится, но когда Эдвин заключил ее в объятия и прижал к себе, она поняла, что это правда.
— Одиннадцатый час! Почему ты сидишь здесь одна?
— Я гуляла. Здесь так красиво… — Голос Долорес дрожал, и она знала, что ей не удастся скрыть от Эдвина свое состояние.
— Ты плакала? — спросил он. — Что случилось, милая?
— Все в порядке, — солгала она. — Я не ждала тебя. Ты вернулся раньше, чем обещал.
— Я хотел сделать тебе сюрприз. — Эдвин поцеловал ее в холодные губы. — О Боже! Скорее пойдем домой, пока ты не замерзла до смерти!
Они молча вернулись во флигель, и Долорес сидела перед камином, пока Эдвин на кухне варил ее любимый шоколад. Надо было рассказывать все без утайки, а это ее ничуть не радовало.
— Явно что-то случилось, — сказал он, вручая ей кружку. — Выкладывай.
Она тяжело вздохнула. Нет, больше никаких слез! Надо сказать ему правду.
— Я продаю гостиницу.
Он застыл на месте.
— Продаешь? Почему?
Она все деловито объяснила, уложившись в несколько фраз. Эдвин сидел и молча таращил на нее
