– Я не хотела обидеть вас, отец. Я только пыталась…
– Твои возражения лишь укрепили мое решение и рассеяли сомнения. Пришло время напомнить тебе, кто здесь хозяин. Сочетание Восхваления и процедуры наказания освежит твою память, и поэтому ты увидишь и то, и другое.
– Я предпочла бы не видеть.
– Твое желание не имеет значения.
– Я занята, у меня другие планы.
– Отмени их.
– Нет!
– Если понадобится, я прикажу двум лакеям привести тебя силой. Тебе это покажется неудобным и недостойным.
Ее пламенные мольбы не достигли цели. Маркиз более не желал выслушивать возражения. Таким образом, несколько часов спустя, когда рабочий день серфов закончился, Элистэ очутилась возле конюшни, где совершалась порка и стоял позорный столб.
Маркиз и его дочь сидели в фаэтоне, запряженном одной лошадью, причем правил маркиз. Элистэ предпочла бы делать это сама, ибо способность отца управлять экипажем вызывала у нее сильное сомнение: ведь маркиз продолжал пить весь день. Однако, держался он неплохо. Лишь остекленевший блеск серых глаз да дрожащие руки, судорожно сжимающие кнут, выдавали его состояние.
Несмотря на предзакатный час, солнце палило нещадно. Дни стояли длинные, и сумерки должны были наступить лишь через два-три часа. Широкая соломенная шляпа с розовой вуалью, раскрытый зонтик и кружевные митенки на руках защищали белую кожу Элистэ от прямых солнечных лучей, но не спасали от изнуряющей жары. Ее лоб под вуалью покрылся капельками пота, а легкое, прозрачное, с широкими рукавами малиновое платье прилипло к телу. Она скромно одернула юбку, слегка оттянула корсет, и ей очень захотелось оказаться где-нибудь за тысячу миль отсюда или хотя бы в ее собственной комнате, надеть свободный прохладный пеньюар, освежиться вербеновой водой, взять в руки хорошую книжку со стихами или пьесами. Представление, разыгрывавшееся перед ней, было малопривлекательным. Никогда еще Элистэ не видела Восхваления, которое не походило бы на фарс.
Все серфы Дерриваля – домашние слуги и полевые рабочие – выстроились в ровные ряды. О том, что они находились здесь против своей воли, говорили их мрачно опущенные плечи, тяжелая поступь и несчастный потупленный взор. Именно несчастный, подумала Элистэ, – раньше ей это не пришло бы в голову; хотя, может, подобные мысли – лишь плод ее воображения. Все лица были знакомыми, но некоторые особенно притягивали взгляд девушки. Например, Стелли, с крепко сжатыми губами, со сдвинутыми черными бровями и злыми, вызывающе сверкающими глазами. Позади Стелли, склонив в присутствии господина непокрытую голову, стоял ее отец Цино с покорно опущенными глазами – вроде все как положено, но не притворство ли это? Где, интересно, его отпрыски научились своему нахальству? Но эти нелепые мысли быстро рассеялись, и Элистэ перевела взгляд на малютку Кэрт с молочной фермы, – большие круглые глаза на круглом же личике девушки свидетельствовали о мягком и покладистом нраве. Она подумала, что именно Кэрт должна заменить Стелли, и чем скорее, тем лучше.
Попытка Элистэ сосредоточиться на будущем приятном приобретении не увенчалась успехом, и глаза ее, против воли, перебежали на лицо Дрефа сын-Цино. Ей всегда было неприятно, даже тягостно наблюдать за участием Дрефа в Восхвалении. Сама не зная почему, она стыдилась, чувствовала какую-то странную униженность за Дрефа; а это, конечно же, просто абсурдно. Дреф сын-Цино, серф по рождению и воспитанию, всего лишь выполнял возложенные на него природой обязанности. Вряд ли эта церемония так тяжело на него действует – ведь несмотря на незаурядный ум, он едва ли обладает столь же утонченной чувствительностью, как его Возвышенные хозяева. Было бы ошибкой воображать, что он страдает от унижения так же, как страдала бы она, оказавшись в подобной ситуации. Тем не менее ей не хотелось сейчас на него смотреть. И в то же время Элистэ не могла удержаться. Дреф стоял всего в нескольких ярдах, уже переодевшийся в обычную рабочую одежду, – довольно мудрый поступок, учитывая нынешнее настроение маркиза. Его смуглое лицо ничего не выражало, взгляд был неподвижен. Таким он появлялся на каждом Восхвалении – Элистэ часто доводилось это видеть. Но сегодня в спокойствии Дрефа чувствовалось что-то странное, даже угрожающее. Элистэ не знала причины, но на душе у нее было тревожно.
По команде дворецкого церемония началась, и серфы приступили к действу согласно освященной веками традиции. Сначала раздались дружные восклицания благодарности за благополучное возвращение сеньора. Потом традиционные поклоны – до земли, призванные выразить одновременно почитание и страх. Затем Парад Коленопреклоненных, такой непростой для стареющих суставов; далее – так называемая Мольба о Прощении, произносимая всеми присутствующими монотонным речитативом. Маркиз во Дерриваль жестом отпустил грехи, после чего собравшиеся слуги осмелились поднять глаза. Общеизвестно, что магический взгляд Возвышенных обладает смертоносной силой. Следовательно, это воздействие надо усилием воли сдерживать, чтобы низшие могли безопасно смотреть в глаза Возвышенному. В последние годы эта легенда вызывала все больше сомнений, однако мало кто осмеливался совершенно пренебрегать ею. Но Дреф осмелился, и его сестра тоже. Их глаза не отрывались от лица маркиза на протяжении всей церемонии.
Восхваление продолжалось, и Элистэ нервничала, раздираемая беспокойством и нетерпением. Солнце опустилось ниже, тени удлинились, но жара оставалась невыносимой. Ладони девушки чесались от пота, кружевные митенки стали отвратительно влажными. Прикрывшись на мгновение зонтиком, она сняла их. Пусть это кого-то шокирует, ей уже все равно.
Но никто ничего не заметил. Маркиз и головы не повернул в ее сторону. Он смотрел на серфов, которые безжизненно проделывали ритуальные прыжки. Без особого энтузиазма они кружились, подпрыгивали, пританцовывали. Движения их были небрежны и откровенно вялы. Маркиз заметил это и нахмурился. Он привстал со своего места, взглянул на дворецкого и постучал кнутовищем о стенку экипажа. Дворецкий немедленно хлопнул в ладоши, подпрыгивания стали более энергичными. Но принудительное оживление длилось недолго, и маркиз хмурился все больше.
Взгляд Элистэ снова упал на Дрефа, чье одеревенелое дерганье выражало полное безразличие, граничащее с оскорблением. Вдруг, словно почувствовав ее взгляд, он обернулся и посмотрел на нее. Лицо его было абсолютно безжизненным, нарочито бесстрастным, но почему-то боль пронзила Элистэ, ее охватило такое острое отчаяние и стыд, что слезы навернулись на глаза. Она и сама не поняла причины – может, какое-то странное наваждение? К счастью, все быстро прошло. Дреф отвернулся. Ее непонятные слезы высохли, а газовая вуаль скрыла мгновенную слабость.
Подпрыгивания подошли к концу, и Восхваление завершилось Большим Запевом, так же безо всякого воодушевления. Наконец последний дрожащий крик затих, маркиз, в знак принятия славословий, отрывисто кивнул, и коленопреклоненные серфы поднялись. Большинство из них взмокли от пота из-за вынужденных
