отправил на смерть?! Несть им числа, но сегодня их должно было стать еще больше. Присутствие Бирса на эшафоте и непонятно откуда набежавшая празднично настроенная толпа свидетельствовали о близком массовом жертвоприношении.
Элистэ со всех сторон оказалась зажата толпой зевак. В первых рядах, поя самым эшафотом, резвились дружки и подружки Кокотты. Обожатели и обожательницы, выряженные в рогатые головные уборы, каковые придавали им духу, плясали, пели, выламывались как могли и взывали к Бирсу Валёру. Подружки пришпиливали к столбам эшафота красные гвоздики, так как этот цветок стал, в их глазах, символом Кокотты. Бирс не обращал на цветы никакого внимания. Он застыл, опершись рукой о бок Чувствительницы, и в его затуманенном взоре сквозила неизбывная любовь к ней. Казалось, на всем свете для него не существует ничего кроме Кокотты.
На краю площади Равенства, где торговцы продавали с тележек еду и сувениры, возникло легкое волнение, и толпа раздалась, пропуская ежедневную кавалькаду, въехавшую с проспекта Аркад. Зрелище обещало быть довольно посредственным: всего четыре открытые повозки, в каждой, как всегда, около дюжины голых, дрожащих от холода осужденных, обычная охрана и столь же обычный эскорт вопящих пританцовывающих патриотов. Кое-кто из последних, дабы привлечь внимание толпы, исполнял простейшие гимнастические номера – прыгал, ходил колесом, делал обратное сальто.
Повозки прогромыхали по гранитным плитам и остановились у подножия эшафота. В тот же миг Кокотта преобразилась: огни вспыхнули ярче и забегали быстрее, пронзительное механическое гудение перекрыло ропот толпы. Бирс Валёр отскочил в сторону.
Четыре повозки вытянулись в ряд, народогвардейцы окружили помост, готовые осадить напирающую толпу. За их штыками секретарь Народного Трибунала поднял пачку смертных приговоров – каждый из них надлежало снабдить пометкой о приведении в исполнение и личной подписью ответственного за процедуру. При секретаре толклись двое верзил – подручных Бирса Валёра, с гордостью и охотой прислуживающих главному палачу.
Бирс сошел вниз. С помощью подручных он выгрузил осужденных из повозок и выстроил в ряд спиной к Чувствительнице – отнюдь не из милосердия, но по соображениям чисто практическим: опыт давно научил Бирса тому, что жертвы, увидев работу Кокотты, начинают вопить и сопротивляться; если же избавить их от непосильного зрелища, они, напротив, проявляют покорность. Разгрузка повозок и расстановка жертв происходили в обычной деловой обстановке, исключавшей любые возражения. Все жертвы беспрекословно подчинились.
Элистэ не хотелось смотреть на все это, однако она не могла заставить себя уйти: что-то мешало ей сдвинуться с места.
«Вдруг увижу знакомые лица?»
Этот мучивший ее вопрос в прошлом всегда оставался без ответа – вероятно, к счастью. Но сейчас, впервые в жизни, она видела жертв воочию, а не с высоты четвертого этажа. Впервые она сможет взглянуть в лицо обреченным.
Подручные Бирса уже вели первую партию вверх по лестнице. Когда все три жертвы предстали перед толпой, Элистэ вгляделась в полноватого молодого человека с каштановыми волосами; его круглое лицо и застывший в немом отчаянии взгляд были ей незнакомы. Она и сама не смогла бы сказать почему, но сразу поняла, что он не из Возвышенных. Скорее всего, студент или сын состоятельного купца. А в чем он провинился вообще было невозможно понять: последний Акт об Осуждении, подписанный Уиссом Валёром, годился на все случаи жизни.
На эшафоте жертвы поступали уже в распоряжение самого Бирса, и тот управлялся с ними с легкостью, порожденной огромной физической силой и богатой практикой. Жертва, казалось, не прошла, а пролетела над деревянным настилом прямо в зияющее чрево Кокотты. Свинцовые дверцы сомкнулись в мгновение ока, словно пасть хищника; механическое гудение превратилось в невыносимый для слуха вопль; по двум большим, наставленным в небо рогам побежали электрические разряды, все быстрее и ярче, пока не разрядились ослепительной вспышкой зловещей дуги между двумя остриями. Дверцы разошлись, явив взорам пустоту с обрывком окровавленной веревки; толпа же, давно привыкшая к этому зрелищу, испустила удовлетворенный вздох – и не более. Бирс Валёр длинным крюком подцепил обрывок размокшей веревки и бросил в толпу, где одна из подружек Кокотты ухитрилась перехватить его на лету, о чем возвестил ее восторженный вопль. Тем временем следующая жертва сама поднялась на эшафот, стряхнув с себя лапы Бирсовых подмастерьев. То была женщина, пожилая, но стройная, с царственной осанкой. Элистэ сразу же узнала в ней бабушку.
Подобно другим осужденным, Цераленн была обнажена, но распущенные волосы, седые, однако длинные и густые, как у молодой женщины, укутывали ее до колен словно плащ. Держалась она, как всегда, гордо и выглядела бесстрастно. Если бы не связанные за спиной руки, можно было подумать, что она собралась принять ванну. Поднявшись на помост, Цераленн остановилась и бросила взгляд на толпу. Взор ее карих глаз неспешно прошелся по задранным вверх лицам – внимательно, пристально. Скользнув по лицу внучки, тут же вернулся назад и застыл как прикованный. Цераленн и бровью не повела. Не позволила, чтоб в ее глазах промелькнула малейшая тень узнавания. Но она увидела и узнала, в этом не было никакого сомнения.
Бирс Валёр взял ее за предплечье. Она посмотрела на него и что-то сказала, что именно – толпа не расслышала, но Бирс отшатнулся. Передернув плечами, Цераленн легко освободилась от его хватки, а он – то ли из почтения к ее летам, то ли на миг сраженный ее поистине королевским достоинством, опустил руки. И она, как бы сама приняв решение, направилась к Кокотте твердым решительным шагом. Непривыкшая к подобной самостоятельности, толпа встретила ее поведение удивленным ропотом. Бирс очнулся, бросился следом – но поздно. Он не успел схватить нарушительницу ритуала: она спокойно вошла в чрево Кокотты. Двери с громом захлопнулись, заиграли огни Я разряды.
Элистэ колотила дрожь, зуб на зуб не попадал, но все чувства в ней умерли. Прозрачный зимний воздух вдруг потемнел и затуманился; приглушенное бормотание толпы напомнило ей шум прибоя. Странное ощущение. Почему-то ей стало трудно держаться на ногах. Пытаясь прийти в себя, она помотала головой, затем подняла взгляд на эшафот. Бирс Валёр, который явно пытался загладить только что допущенный промах, взялся за очередную жертву – молодую белокурую девушку. Кэрт.
Короткая стрижка не позволила ей прикрыть наготу распущенными волосами, и толпа, оценив формы юного женского тела, восторженно завопила:
– Бонбошка! Бонбошка!
В ушах Элистэ громкие ликующие крики на миг слились в непрерывный гул. Мир Снова поплыл у нее перед глазами, она тряхнула головой и прижала ладони к вискам. Эшафот, Кэрт в железных тисках Бирса Валёра – отчаявшееся испуганное дитя. Но радостный визг толпы не смолкал в ушах Элистэ, отдавался в голове, как удары колокола, наполнял слух бряцаньем цимбал и гонгов.
Элистэ, вопреки всякой логике, на миг показалось, что она приобщилась к сознанию самой
