разочарованием девушка удалилась в свой номер, где вынуждена была провести остаток вечера за чтением. Карт, не умевшая читать, выбрала для своей госпожи самую красивую книгу в черно-красной обложке. Надо же такому случиться, что это оказалось «Ныне и завтра» Шорви Нирьена – знаменитый памфлет, подвергавший острой критике традиционные привилегии Возвышенных. Элистэ со вздохом взяла книгу в руки, – история и политика ее совершенно не интересовали. В свое время она купила этот памфлет лишь из чувства противоречия, чтобы в очередной раз нарушить волю отца. Устройство государства казалось ей материей прескучнейшей, абсолютно недостойной ее внимания. От нечего делать Элистэ принялась читать и вскоре, к собственному удивлению, обнаружила, что красноречие и идеализм Нирьена увлекли ее не на шутку.
«Следует отметить, что эпоха, называемая Золотым Веком, окончилась во времена Юрлиано-зенкийских войн, когда нападение чужеземных полчищ на наши земли привело к централизации государственной власти – процессу, в результате которого на престол взошел Дунулас Великий. Настала эра, когда невероятно возросло значение Возвышенных, чья необычайная способность создавать иллюзии и наваждения весьма пригодилась для ведения войны. И Дунуласу, и его наследникам поддержка одаренных Возвышенных была необходима для обеспечения безопасности монархии, вот почему короли неизменно осыпали их своими милостями. Возвышенным даровали исключительные привилегии, и одна из самых важных – полное освобождение от налогов. Тем самым бремя государственных расходов было снято с Возвышенных, – в чьих руках и так уже к тому времени сосредоточилась львиная доля собственности, – и возложено на плечи сословия, мало приспособленного для столь тяжелой ноши, то есть на крестьянство, процветанию которого наступил конец. Раз начавшись, процесс обнищания крестьянства развивался все убыстряющимися темпами, чему способствовали войны, засухи, голод, мор и неудачные восстания».
Так автор описывал происхождение теперешнего «неравенства», если воспользоваться его собственным определением. Далее Нирьен предлагал методы, посредством которых следовало исправить создавшееся положение. Этот человек несомненно был безумен. Его мечты о справедливости и равенстве требовали не более и не менее, как полного преобразования всей социальной системы – намерение опасное и неосуществимое. Однако пламенная риторика Нирьена пробуждала в душе читателя весьма сильное чувство. Не удивительно, что сочинения этого адвоката, изменившего своему поприщу, считались подстрекательскими, а противники стремились любыми способами искоренить его учение и заткнуть смутьяну рот. Шорви Нирьен был пророком весьма опасным.
Элистэ читала два часа, чего с ней прежде никогда не случалось, а потом захлопнула книгу. «Он закончит на виселице», – пробормотала она и отшвырнула «Ныне и завтра» в сторону. Однако выкинуть теории Нирьена из головы оказалось не так-то просто, и позже, когда Элистэ лежала в постели, его слова все еще преследовали ее.
На рассвете путешествие было продолжено. Второй день поездки как две капли воды походил на первый: та же бесконечная тряска, перемежаемая остановками, чтобы дать отдых лошадям, обед в ничем не примечательной деревенской гостинице, снова долгая и скучная тряска до ужина и, наконец, ночлег в промышленном городе Беронд. Даже горничной надоело разглядывать окрестности из окна кареты. Часами напролет Элистэ и Кэрт играли в карты и кости, делая ставки деревянными фишками, загадывали друг другу загадки, сочиняли стишки, старались выдумать какие-то новые игры, а Принц во Пух дремал на сиденье между ними, похожий на клубок шерсти.
Поздним утром третьего дня карета пересекла границу провинции Совань, однако поначалу ландшафт оставался совершенно таким же. Но в середине четвертого дня, когда Элистэ остановилась на обед в городке Пенод – трактир назывался «Зеленая кокарда», – в меню появились всякие экзотические блюда, которыми славилась Совань: утка в брусничном соусе, буленкская колбаса, салат из репы и фаршированные груши. Мальчик-слуга говорил на сованском диалекте – быстро, проглатывая слоги. В ухе у него висела костяная серьга, чего никогда бы себе не позволил ни один мужчина, живущий к северу от Беронда. Кэрт пялилась на мальчика, разинув рот. Его стремительная речь была ей совершенно непонятна. Круглые глаза горничной еще больше округлились, когда она перевела взгляд с удивительной костяной серьги на диковинные блюда, а потом на непривычного вида бутылку местного вина с витым и изогнутым горлышком. По правде говоря, на Элистэ все эти диковины произвели не меньшее впечатление, но она не желала показывать своего удивления. Элистэ старалась – главным образом перед Кэрт – сохранять совершенно безразличный вид, однако все же не удержалась от радостно-изумленной улыбки, когда впервые отведала знаменитого пенодского торта, покрытого засахаренными абрикосами и вишнями, жареным миндалем и облитого ликерным кремом.
Пейзаж за окном постепенно менялся. Фабекские холмы перешли в более пологую местность, дороги выровнялись, пашни стали более плоскими, а на пастбищах паслись стада коров красной сованской породы. Деревни располагались близко одна от другой, и чем дальше, тем теснее. Слева показалась широкая серебристая лента реки Вир. Отныне Большая Королевская дорога в точности повторяла контур речного русла. Расположенные вдоль берега деревни имели как бы два лица: одно, застроенное гостиницами и тавернами, обращено к дороге, другое – все в верфях и причалах – глядело на реку, служившую второй, столь же важной магистралью. Карета Элистэ давно уже катила по дороге не в одиночестве: рядом двигались другие кареты и повозки, ехали всадники, шагали путники. Время шло, и в конце концов на горизонте появилось смутное пятно – конечная цель путешествия. Воздух Шеррина, как все хорошо знали, продымлен насквозь.
Однако столица оказалась дальше, чем можно было ожидать. Пятую ночь тоже пришлось провести в гостинице. Элистэ поднялась на рассвете и отправилась в путь пораньше. Карета спокойно ехала вдоль реки, откуда веяло свежестью и прохладой. После восхода солнца движение на тракте и на реке сделалось довольно оживленным. По Виру сновали лодки и баржи, а по Большой Королевской дороге, пыля, катило невероятное для провинциальных жителей число карет и повозок. Поздним утром дерривальская карета достигла Труньера, где сделали короткую остановку. Когда-то это была маленькая деревушка, по за последние годы разрастающийся Шеррин достиг ее пределов, и теперь Труньер по сути дела являлся предместьем столицы. Глядя на переполненную людьми площадь, Элистэ уловила словно витающий в воздухе заряд жизненной силы и энергии. Люди двигались быстро, целеустремленно, их жесты были выразительны и преувеличенно резки. Лица казались удивительно подвижными: челюсти постоянно дергались, рты то открывались, то закрывались, брови взметались вверх, глаза возбужденно блестели. По сравнению с флегматичными фабекцами местные жители напоминали каких-то клоунов. А как быстро, громко, без остановки они разговаривали! Прислушиваясь к гулу голосов и смеху, доносившимся со всех сторон, сидевшая в карете Элистэ невольно тоже ощутила прилив возбуждения.
Но вот карета покатилась дальше, и Большая Королевская дорога сузилась до размеров обычной городской улицы, зато дома по обе ее стороны сдвинулись плотнее и стали заметно выше. Движение все усиливалось, толпа делалась гуще, шум все возрастал. Элистэ никогда в жизни не слышала столько звуков, никогда не видела такого количества суетливых, нахальных, спешащих по каким-то непонятным делам людей. Кареты, повозки, телеги, портшезы и пешеходы сгрудились так тесно, что двигаться можно было только шагом. Пронзительно вопили уличные торговцы и нищие, дабы привлечь внимание публики, самые настырные и бесцеремонные даже стучали в дверцы кареты. Кэрт в испуге отпрянула от окна. Кучер сердито щелкнул кнутом, и попрошайки отстали. Однако через минуту вновь сбежались в еще большем количестве. Встревоженная Элистэ швырнула им горсть меди, и тогда человеческое отребье бросилось к карете буквально со всех сторон. В конце концов затор на улице рассосался и движение возобновилось. Впереди оказалась площадь, образованная пересечением пяти улиц. Теперь уже не приходилось сомневаться, что это не предместье, а сам Шеррин.
