снял с полки изданную на стыке веков «Алису в стране чудес» и понес книгу и Мердока на кушетку. Почуяв свободу, песик ринулся обратно в корзину. Бросил оттуда на Говарда обиженный взгляд и немедленно улегся в прежней позе, закрыв морду лапами. Говард устроил в изголовье подушку, растянулся на кушетке и открыл книгу. Взгляд приковала россыпь заглавных букв:
ОЧЕНЬ
ВЫНУЛ ЧАСЫ ИЗ ЖИЛЕТНОГО КАРМАНА
АПЕЛЬСИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ
ВЫПЕЙ МЕНЯ
Он прочел несколько строк. Не пошло. Стал смотреть картинки. Невмоготу. Закрыл глаза. Следующее, что он почувствовал, — мягкая тяжесть, опускающаяся на кушетку рядом с ним, и прикосновение ладони. Лампочка на веранде заливала комнату янтарным светом. Кики взяла книгу у него из рук.
— Фу, чушь заумная. Останешься спать здесь?
Говард приподнялся. Выковырял из уголка глаза желтый спекшийся комочек.
— Который час?
— Дело к ночи. Дети уже вернулись. Не слышал?
— Нет.
— Рано вернулся? Жаль, что не предупредил, а то бы я попросила выгулять Дока.
Говард подобрался еще выше на кушетке и взял ее за запястье.
— Бокальчик на ночь? — хотел сказать он, но вышел только хрип. Пришлось повторить.
Кики отрицательно покачала головой.
— Кикс, ну давай, а? Один-единственный.
Кики прижала ладони к глазам.
— Говард, я правда устала. Утомительный выдался вечер. Да и поздновато уже.
— Прошу, дорогая. Всего один.
Он открыл стоящий возле стереосистемы шкафчик с напитками и бросил на жену умоляющий взгляд. Кики, собравшаяся было уйти, вздохнула и села обратно. Говард принес два бокала для бренди и бутылку амаретто — любимого ликера жены, и та нехотя кивнула, одобряя его выбор. Говард уселся рядом.
— Как Тина?
— Тереза.
Ответа не последовало. Говард почувствовал, как жену трясет от безмолвного гнева. Кики побарабанила пальцами по кожаной обшивке кушетки.
— Ну, разумеется, она рвет и мечет. Карлос — тот еще гаденыш. Уже нанял адвокатов. А Тереза даже не знает, к кому он ушел. Ну, и так далее. Малыши — Луис и Анжела — ходят как в воду опущенные. Похоже, дело идет к суду. А смысл? Все равно у них нет денег, нечего делить.
— А! — только и нашелся сказать Говард.
Он налил амаретто и, подав ликер Кики, потянулся чокаться. Кики с прищуром посмотрела на Говарда и повисший в воздухе бокал, но все-таки чокнулась.
— Вот так. Еще одна пара, — сказала она, глядя на виднеющийся за стеклянными дверями силуэт ивы. — В этом году все расходятся. У всех так, не только у нас. С лета уже четвертый случай. Как костяшки домино — хлоп, хлоп, хлоп. Видимо, каждому браку отпущен определенный срок. Грустно.
Говард порывисто наклонился к ней, но промолчал.
— И, что еще хуже, предсказуемо. — Кики вздохнула. Скинула туфлю и, вытянув ногу, провела пальцами по спинке Мердока.
— Нам нужно поговорить, Говард, — сказала она. — Я так больше не могу. Давай поговорим.
Говард закусил губы и посмотрел на Мердока.
— Давай, но не сейчас.
— Но нам
— Я не против. Но не сейчас. Пожалуйста.
Кики пожала плечами и снова стала гладить Мердока. Подобралась большим пальцем к собачьему уху, поставила его торчком. Свет на веранде погас, и они погрузились в обычную для пригорода темноту, лишь в кухне одиноко светилась маленькая лампочка под вытяжкой.
— Как прошел твой ужин?
— Неловко.
— Почему? Там была Клер?
— Нет. Это вообще не…
Они опять замолчали. Кики шумно выдохнула.
— Прости. Так почему неловко?
— Выступал хоровой клуб.
В полумраке он различил ее улыбку. Кики отводила глаза, но улыбалась.
— О Боже. Не может быть.
— В полном составе. В золотых жилетах. Окончательно разулыбавшаяся Кики понимающе
закивала.
— Нет, песню U2.
Кики задумчиво намотала на руку уголок шали.
— Какую?
Говард назвал. Кики, хмурясь, допила ликер и налила еще.
— Не припоминаю. Напой.
— Напеть, как она на самом деле звучит или как они ее пели?
— Уж вряд ли это было ужаснее, чем в тот раз, помнишь? Я тогда чуть не лопнула от смеха.
— Да, в Йеле, — сказал Говард. В их семье он отвечал за даты, имена, названия, хотя считал это типично женской чертой. — На ужине в честь Ллойда.
— Ага. Соул в исполнении белого — это жестоко. Пришлось выйти: я хохотала до слез. Из-за того случая он до сих пор разговаривает со мной сквозь зубы.
— Ллойд — напыщенный осел.
— Что есть, то есть… — задумчиво сказала Кики, вертя в пальцах ножку бокала. — Но все-таки мы с тобой в тот вечер вели себя, как поросята.
Где-то завыла собака. Говард чувствовал, как Кикино обтянутое плотным зеленым шелком колено касается его колена. Интересно, а она заметила?
— Так вот, сегодня было хуже, — сказал он. Кики присвистнула.
— Хуже, чем в Йеле? Да ладно заливать!
— Хуже.
— Ты уж прости, но я не верю.
Своим приятным мелодичным голосом Говард затянул песню, очень точно копируя манеру исполнения «хористов».
Кики стиснула зубы. Ее грудь заколыхалась. Кики сдавленно захихикала, потом, не выдержав, запрокинула голову и разразилась хохотом.
— Ты нарочно так воешь!
Не прекращая петь, Говард отрицательно помотал головой.
Кики погрозила ему пальцем.
— А движения? Без них не то впечатление.
Не прекращая петь, Говард встал и повернулся к ней. Сначала он стоял неподвижно: надо было продумать движения и сообщить их плохо повинующемуся телу. На мгновение он даже запаниковал: замысел и воплощение никак не хотели стыковаться. Внезапно все срослось. Тело поняло, что от него требуется. Говард крутнулся вокруг своей оси и прищелкнул пальцами.
— Ой, перестань, замолчи! Не может быть! Ой!
Сотрясаясь всем телом, Кики упала на подушки. Говард увеличил темп и звук, продолжая выписывать ногами все более уверенные и замысловатые кренделя.
