— Объясните.
— Гляньте в запруду и сами все увидите.
Снарп прищурилась, защищая глаза от предзакатных бликов на поверхности воды, и разглядела на дне множество недвижных серых предметов. Поначалу она приняла их за камни, но, присмотревшись повнимательней, поняла, что это человеческие тела — полуразложившиеся, распухшие, одним словом, трупы. Выходит, сельчане не хоронили своих мертвых, а попросту сбрасывали их в Даскильскую Стремнину. Снарп ничем не обнаружила охватившего ее презрения. И уже была готова отвернуться, как вдруг заметила какое-то движение. В чистой воде запруды мелькнула серебристая рыбешка, и, словно откликнувшись на это проявление неугомонной жизни, одна из серых фигур шевельнулась, подняла длинную, покрытую тиной руку, раскрыла костлявую ладонь с бахромой отставшей кожи и вяло попыталась поймать нарушительницу покоя. Та в испуге унеслась прочь. Труп, как бы провожая ее взглядом, медленно повернул голову, так что стала видна цепочка белых позвонков, потом посмотрел наверх, обратив то, что осталось от его лица, к стоявшим на берегу людям. Долгое время сидел, вперившись в них пустыми глазницами. Медленно поднял руки в невысказанной мольбе, беспомощно сгибая пальцы. И вот уже другие мертвецы очнулись, зашевелились, стали всматриваться. Степень распада тел была неодинаковой: какие-то успели превратиться в скелеты, другие лишь чудовищно раздулись. Были и практически нетронутые тленом: в полном одеянии, с отчетливыми чертами и мягко струящимися в воде прядями волос. Черные как вороново крыло локоны одной девушки выбились из прически и теперь обрамляли лицо, подобно темному облачку. У некоторых сохранились глаза, и это, пожалуй, было страшнее всего. Незрячие белесые глазные яблоки производили особенно жуткое впечатление. И уж совсем становилось не по себе при виде того, как меняется выражение мертвых лиц, смотревших снизу вверх с непонятным, неизбывным томлением. Зрелище это было и отталкивающим, и притягивающим одновременно. Руки тянулись к живым — целый лес рук, покачивающихся, будто заросли тростника.
Безучастно глядя в лица оживших мертвецов, Снарп ждала разъяснений.
— Поняли теперь, мэм, почему тут дурное место? — спросил человек, который первым к ней обратился. — Вид живых, и уж тем паче нездешних, завсегда их будоражит. Кто их знает, вылезут еще посмотреть поближе, узнаете тогда, почем фунт лиха. Давеча вон других пришлых об этом предупреждал, теперь вот вам говорю.
— Пришлых? Когда они были? — насторожилась Снарп.
— Да вчера поутру. Только спешили больно, ну и правильно, так ведь? Четверо их было, точно четверо.
— Ага, — поддакнула стоявшая тут же бойкая девица, — два господина, слуга и дама, все из городских. Видали бы вы ее платье! Все из бархата, с перышками, вышивками, а туфли… вот с такими каблучищами! Графиня как пить дать. А что, может, ваши знакомые какие, мэм?
Взгляд Снарп был все так же устремлен на трупы. Мертвые глаза продолжали наблюдать за ними, протянутые руки звать к себе.
— Это кто? — спросила она.
— Те, что померли от болезни, — ответил первый. — Вроде как померли, а вроде как нет.
Снарп перевела на него немигающий взгляд, и он начал рассказывать:
— Зараза началась примерно в то самое время, как на небе зажглась новая звезда, что горит и ночью и днем. Из-за нее созвездия так скособочились, что Лев стал похож на большущего змея, — вот наши и прозвали его Драконом. И еще стали говорить, что Дракон этот своим ядовитым дыханием наслал на нас мор. Ну да не суть. Главное, что с того самого времени люди стали хворать. Кто послабже, у того сразу все тело покрывается струпьями. Мерли как мухи. Ну а мы, само собой, закапывали поглубже.
— Только они все равно выходили, — подала голос девица.
Снарп взглянула на нее. В кошачьих глазах сверкнул всполох холодного огня.
— Истинная правда, — подтвердил рассказчик, по-своему истолковав ее мысли. — Чтобы упокоились с миром, такого не было. Чуть взойдет луна, вылезают из могил и бродят себе по деревне, ищут родных и близких. Кабы видели вы, как их тянет к тем, кто был им дорог при жизни. И горе тому, кого таки отыщут. Обнимет мертвый живого, живой непременно заболеет и помрет. Так вот эта зараза и распространялась.
— До чего же жутко было смотреть, как они, все в земле и с горящими глазищами, разгуливают по ночам, — снова вмешалась девица. — Уж сколько раз сама видела. Глянешь сквозь ставни, а они там. — Мы уж думали, конец нам. Мертвецы до того осмелели, что стали ходить даже днем. А ночью и вовсе жуть… Сидим взаперти и нос на улицу не кажем. Двери на засов, ставни запрем покрепче…
— Что ни ночь, только и слышишь, что стук в дверь да царапанье, и так до рассвета! Уж совсем было с жизнью простились. Но потом как-то раз явился труп бедняжки Нулы — пришла искать ребенка. А мальчонка ну бежать берегом Стремнины. Споткнулся да и бултых в запруду. Нула за ним. Пацан-то выплыл, а она как села на дно, так и сидит себе. День сидит, другой сидит, не шелохнется. Видать, тоска-то ее от воды поутихла. Увидали мы это и давай других к воде заманивать. Вот и лежат теперь тихонько, покуда косточки совсем не оголятся, а уж тогда по-настоящему мертвыми станут.
— А покуда лучше с ними не связываться, — заключила девица.
— Их надо уничтожить. — Снарп хладнокровно изучала покойников, безмолвно взывающих из-под воды. — Сжечь, раздробить, растворить.
Предложение было встречено дружным горестным ропотом.
— Как же вы не поймете, мэм, — вздохнул рассказчик, — то ведь родня наша: родители, сестры, братья, сыновья и дочери. Да разве ж у нас рука поднимется? Вон, видите? — Он указал на лежавший ничком труп с оставшимися на черепе несколькими прядями седых волос. — То мать Ливила. Думаете, он даст ее в обиду? А там вон, с черными волосами, молодая такая — жена Кревина. Неделю, как померла, а ведь была для него что свет в окошке. Или тот малец… единственный сын Ярна. Думаете, Ярн позволит кому его сжечь? Нет уж, мэм. Говорю вам, ничего не выйдет. Пусть покоятся здесь. Видать, судьба такая.
Снарп на это ничего не сказала, и он поспешил добавить:
— Пойдемте-ка лучше со мной. За столом место для вас найдется, переночевать можете в пристройке. А о том, чтобы спать на улице, даже не думайте.
Снарп позволила увести себя прочь от запруды в один из домов, где, как и было обещано, она получила горячую еду, а квиббиду сварили ячменную кашу. Битых два часа хозяин забрасывал гостью добродушными вопросами, но так и не получил ни на один из них ответа, наконец хозяин сдался и показал молчаливой страннице ее лежанку в соединенной с домом пристройке. Снарп сидела в темноте, вслушиваясь в доносившиеся до ее ушей звуки. Какое-то время в доме раздавались шаги, потом стихли. Скоро послышался храп. Если бы кто-то случайно увидел неподвижную фигуру с горящими зловещим огнем глазами, она бы не раз еще вернулась к нему в страшных снах. Два часа Снарп просидела не шелохнувшись. На ее коленях спал, свернувшись калачиком, квиббид.
Глухой ночью, когда вся деревня уснула, Снарп наконец вышла из оцепенения. Срослась с квиббидом, надела широкополую шляпу, прихватила заплечный мешок и бесшумной тенью скользнула из пристройки в дом. Лунный свет едва-едва проникал сквозь запертые ставни, но кошачьим глазам Снарп и его было вполне достаточно. В углу, на большой раскладной кровати, мирно посапывали хозяева. Дети располагались на соломенных тюфяках в другом конце комнаты. Один из них заворочался, всхлипнул, но не проснулся. Снарп пробралась к двери и осторожно приподняла массивный засов. Железные петли, поддавшись, застонали, и ночь окружила ее.
Спящая деревня лежала перед ней как на ладони, вся словно купаясь в лунном свете: дорога, домики, сады и огороды. Неподалеку стоял дом Ярна, с загоном и сараем. Лошадь, на которую Снарп положила глаз, наверняка была там. Обойдя дом стороной, она направилась к загону и начала перелезать через изгородь. На полпути замерла, услышав глухое рычание. Внизу мерцали глаза четырех псов Ярна — рослых, поджарых, похожих на волков зверей с длинными мордами и огромными клыками. Обычно собаки сторожили дом. Однако сегодня хозяин, справедливо опасаясь грабительской вылазки подозрительной странницы, спустил их с цепи и отправил охранять сарай.
Один из псов снова зарычал, и по лицу Снарп пробежало мимолетное выражение, отдаленно напоминающее улыбку. Конечно, собак можно убить, но поднимется шум и сбежится вся деревня. Решение проблемы пришло само.
