имя антиколониализма. Политические скандалы, сотрясавшие IV Республику вплоть до середины 50-х годов, послужили тому доказательством.
Каждому свой лагерь
Бледный и растерянный, Жак Дюкло молча слушал суровую критику Эдварда Карделя в адрес ФКП: 'Уклон к оппортунизму и парламентаризму'. Сменивший его Милован Джилас пошел еще дальше, обвинив французских коммунистов в том, что они 'превратились в никудышных представителей политики Советского Союза, стали жертвами избирательной машины, в которую слепо поверили'. Ирония истории: Кардель и Джилас, представлявшие югославскую компартию на коммунистической конференции в Склярска-Пореба в сентябре 1947 года и выступившие там в роли прокурора, год спустя сами будут заклеймены всем международным коммунистическим движением как предатели вместе со своим духовным вождем Иосипом Броз Тито.
На них пал выбор Москвы, чтобы нанести удар упавшему с высокого пьедестала Жаку Дюкло. Второй номер ФКП, представлявший (вместе с Этьеном Фажоном) Французскую компартию на тайном совещании Коммунистического Интернационала, проходившем в затерянном поместье среди польских лесов, не почувствовал смены ветра. Накануне он произнес речь в полном соответствии с резолюциями Центрального Комитета партии, пленум которого только что состоялся в Париже. Несмотря на вывод из правительства министров-коммунистов, заявил он в частности, ФКП остается крупной правительственной партией, которую поддерживают мощные слои общественности во Франции, желающие ее возвращения к управлению делами.
Но для Сталина политика 'классового сотрудничества' закончилась. Открывая конференцию, советский представитель Андрей Жданов высказался предельно ясно. Отныне мир разделен на две части, с одной стороны, лагерь империализма, объединившийся вокруг США, с другой – социалистический лагерь, который должен под знаменем Советского Союза 'бороться против угрозы новых войн и империалистической экспансии, за упрочение демократии и за искоренение остатков фашизма'. В рамках этой новой политики коммунистические партии должны 'возглавить сопротивление во всех областях' и не идти на уступки тем, кто ведет себя 'подобно агентам империалистических кругов США', то есть 'большей части руководителей социалистических партий'.
Вынужденный выступить с самокритикой, Жак Дюкло пообещал, что ФКП окажет твердую поддержку 'мирной и демократической политике Москвы'. На следующий день Жданов сообщил делегатам, что Сталин удовлетворен заявлением Дюкло. Французских коммунистов простили. Теперь им следовало оправдать доверие, вновь оказанное 'великим вождем'.
Конференция в Склярска-Пореба, закончившаяся созданием Коминформа (Коммунистического информационного бюро), сменившего распущенный в 1943 году Коминтерн, означала кардинальный поворот в истории ФКП. Партия сменила курс на 180 градусов и уже с октября 1947 года ужесточила свои позиции. Руководителей социалистических партий обвинили в сдаче страны американскому империализму, речь больше не шла о возврате в правительство. Коммунисты должны теперь бороться за 'обеспечение самого существования Франции как суверенного и независимого государства' (подразумевалось – против Соединенных Штатов), заявил Морис Торез на митинге на зимнем велодроме. На практике ФКП начала противостоять всему, что могло бы усилить западный лагерь в борьбе с социалистическим лагерем, в частности проводя кампанию против европейской армии и собственных ударных сил. Несколько месяцев спустя партия в лице пропагандистского аппарата во всеуслышание заявила, что в случае конфликта между Востоком и Западом коммунисты никогда не будут воевать против Красной Армии.
В таком контексте ФКП выступила против французского присутствия в Индокитае. Она особенно подчеркивала это начиная с 1950 года, когда американцы решили взять на себя половину военных усилий в войне, которую французская армия вела против вьетнамцев с 1946 года. Индокитайский конфликт входил в рамки теории двух лагерей: войну вел французский империализм, но она являлась частью противостояния США и международного коммунистического движения.
Вплоть до конца конфликта в 1954 году французские коммунисты проводили наступление по нескольким направлениям.
В рамках парламентской деятельности они в Национальной ассамблее выступали против выделения кредитов на ведение войны и против предоставления чрезвычайных полномочий правительству, когда оно их запрашивало. Они также требовали открытия переговоров с Хо Ши Мином, единственным, по их мнению, законным представителем Вьетнама. Наконец, коммунистическая пресса беспрестанно изобличала зверства, которые якобы совершал французский экспедиционный корпус, 'состоявший из наемных эсэсовцев'.
Параллельно компартия призывала своих активистов любыми способами бороться против этой 'грязной войны'. ВКТ побудила своих членов в портовых городах препятствовать погрузке военной техники. Утверждая, что 'израсходованные на эту войну миллиарды могли бы удовлетворить законные требования рабочего класса', профсоюз в феврале 1950 года призвал к забастовке рабочих военной промышленности. На это мало кто пошел. Правительство ответило законом, предусматривавшим судебное преследование тех, кого подозревали в умышленном изготовлении бракованных изделий, в уничтожении или порче продукции, предназначавшейся для нужд национальной обороны. Подсудными становились также действия, препятствовавшие перевозкам техники, и действия лиц, занимавшихся деморализацией армии. Вынужденная отказаться от такой деятельности, ФКП, к счастью для себя, нашла в лице Анри Мартена средство мобилизации общественного мнения против войны. Этого активиста компартии, сначала обвиненного в диверсии против военного корабля 'Дисмюд' в тулонском порту (в конце концов его оправдали за неимением улик), в октябре 1950 года приговорили к пяти годам заключения за распространение антивоенных листовок. Последовали митинги, петиции, прокламации, специально в защиту этой 'жертвы' писались поэмы, театральные пьесы. Кампания вызвала широкое сочувствие далеко за пределами коммунистических кругов (например, многие деятели протестантской и католической церкви требовали его освобождения). Два года спустя, в августе 1952 года, Анри Мартена выпустили на свободу.
Наконец, по требованию Москвы ФКП поставила на службу вьетнамцам свой подпольный аппарат. В этой связи можно понять, до какой степени оказались полезными коммунистам предпринятые ими после освобождения Франции меры по проникновению и внедрению в армию и в высшие правительственные круги.
Хотя генштаб пристально следил за действиями офицеров, подозревавшихся в принадлежности к компартии (как мы видели, наиболее ненадежных с политической точки зрения военных перевели в Версаль), тем не менее им удалось создать между Парижем и Индокитаем организации помощи вьетнамцам. У каждого офицера-коммуниста, участвовавшего в войне, в Версале был военный 'корреспондент', которому он передавал зашифрованными письмами информацию о боевом духе экспедиционного корпуса и о боевых задачах армии. Эта информация затем передавалась в 'кадровый' отдел партии и, по всей видимости, нелегальным представителям вьетнамцев во Франции.
На месте некоторые офицеры-коммунисты напрямую передавали вьетнамским руководителям сведения о французской армии и оружии, как об этом рассказал Ив Рукот в книге 'ФКП и армия'. 'Поставкой оружия как раз занимался Б…, служивший в колониальном батальоне (Сайгон-Шолон), – пишет Рукот. – Он установил связи с вьетнамцами через полномочных представителей, регулярно информировавших его об их потребностях в оружии, боеприпасах и медикаментах. Он подписывал накладные на боеприпасы и снабжал
