– Байете, Черный Слон! – начал он перечислять хвалебные титулы короля. – Гром Небес! Сотрясатель Земли! Байете!
Продолжая говорить, индуна опустился на одно колено. Королевский палач приблизился к нему и стал сзади.
Из хижин выползли жены и старшие дети. Они в страхе сбились в кучу, выглядывая из тени. Палач вонзил короткий ассегай между лопатками индуны, и широкое лезвие на две ладони вышло из груди. Голоса жен и детей слились в единый вопль ужаса и горя. Палач вытащил копье, окровавленная плоть чмокнула, отпуская сталь, и старый вождь повалился на землю лицом вниз. Теплая кровь ударила фонтаном высотой в человеческий рост.
Палач взмахнул окровавленным копьем, и его воины двинулись вперед. Смертный приговор распространялся на жен, на сыновей и дочерей, на домашних рабов и их детей, на всех жителей большой деревни – всего более трех сотен.
Воины делали свое дело быстро. Старые женщины и седые рабы умирали сразу, не удостаиваясь даже удара копья – им проламывали голову тяжелыми дубинками. Малышей и не отнятых от груди младенцев хватали за лодыжки и вышибали им мозги о ствол дерева, толстые столбы загона для коров или просто о камень. Работа шла споро, воины были послушны и хорошо обучены, а такие задания им доводилось выполнять часто.
Однако на этот раз кое-что в древнем ритуале смерти изменилось. Молодых женщин и подростков отделяли от толпы и выгоняли вперед. Королевский палач окидывал их взглядом и указывал окровавленным копьем направо или налево.
По левую руку их ждала мгновенная смерть, а тех, кого отсылали направо, гнали к востоку, туда, где встает солнце…
Так рассказывала маленькая нгуни по имени Джуба.
– Мы шли много дней. – Голос ее дрогнул, в глазах стоял ужас пережитого. – Не знаю, как долго. Тех, кто падал, оставляли лежать, а мы шли дальше.
– Расспроси ее, что она помнит о местности, – вставил Зуга.
– Там были реки, – ответила девушка, – много рек и высокие горы.
Она плохо помнила путь, не могла оценить ни расстояний, ни времени. Пленники не встречали других людей, не видели ни деревень, ни городов, ни скота, ни возделанных полей. На расспросы Зуги Джуба лишь качала головой, а когда он показал ей карту Харкнесса в слабой надежде, что она сможет что-то показать, девушка лишь смущенно захихикала. Нарисованные на пергаменте значки были выше ее понимания, она не соотносила их с деталями ландшафта.
– Пусть продолжает, – нетерпеливо бросил он.
– В конце мы шли через глубокие ущелья в высоких горах, где росли высокие деревья, а реки падают и покрыты белой пеной, и пришли туда, где ждали буну – белые люди.
– Белые люди? – переспросила Робин.
– Да, люди твоего народа, – кивнула девушка. – С бледной кожей и бледными глазами. Много мужчин, белые, коричневые, черные, но все одетые как белые люди и вооруженные исибаму – ружьями.
Народ матабеле знал силу огнестрельного оружия, они впервые столкнулись с ним еще три десятка лет назад. Даже некоторые индуны имели мушкеты, хотя всегда отдавали их оруженосцам, если предстоял серьезный бой.
– Эти люди построили краали, – продолжала Джуба, – такие, как мы строим для скота, но в них сидели люди, очень много людей. На нас надели инсимби – железные цепи, и приковали к остальным.
Девушка привычно потерла запястья. Мозоли от наручников еще не сошли.
– Пока мы были в том месте в горах, людей пригоняли все время. Иногда столько, сколько пальцев на двух руках, а иногда так много, что мы издалека слышали их плач. И всегда их охраняли воины. Однажды утром, до солнца, в час рогов, – Робин припомнила, что так называется время, когда первые лучи солнца освещают рога коров, – они вывели нас, закованных в инсимби, из краалей и сделали змею из людей, такую длинную, что ее голова уже была в лесу, а хвост – еще в облаках на горе. Так мы спускались по Дороге гиен.
Дорога гиен, ндлеле умфиси, – Робин впервые услышала это название. Чудилась темная лесная тропа, выбитая тысячами босых ног, вдоль которой с диким кровожадным хохотом и визгом крадутся отвратительные пожиратели падали.
– Тех, кто умер, и тех, кто упал и не мог подняться, освобождали от цепей и оттаскивали в сторону. Гиены у дороги так осмелели, что выскакивали из кустов и пожирали тела у всех на виду. Хуже всего было тем, кто еще не совсем умер.
Джуба замолчала и невидящим взглядом смотрела перед собой. Глаза девушки наполнились слезами. Робин взяла ее руку и положила себе на колени.
– Не знаю, как долго мы шли по Дороге гиен, – продолжила Джуба. – Каждый день был похож на предыдущий и на тот, что наступал потом, пока наконец не показалось море.
Брат с сестрой еще долго обсуждали рассказ бывшей невольницы.
– Она наверняка прошла королевство Мономотапа, но говорит, что не видела ни городов, ни поселений, – удивлялся Зуга.
– Может быть, работорговцы избегают людей из Мономотапы.
– Жаль, что она запомнила так мало.
– Она шла в невольничьем караване, – напомнила Робин, – и думала только о том, чтобы выжить.
– Если бы только эти чертовы туземцы умели читать карту.
– Это совсем другая культура, Зуга.
Ее глаза вспыхнули. Брат поспешно сменил тему:
– Наверное, легенда о Мономотапе – всего лишь миф, нет там никаких золотых шахт!
– В рассказе Джубы важнее то, что матабеле торгуют рабами – раньше они этим не занимались.
– Чушь! – прорычал Зуга. – Они величайшие хищники со времен Чингисхана! Вся родня зулусов – шангааны, ангони, матабеле! Война – их образ жизни, а главный источник дохода – грабеж. Все их государство основано на рабстве.
– Но раньше они невольников не продавали, – заметила Робин, – по крайней мере так написано у деда, у Гарриса и у всех остальных.
– Потому что не было рынка сбыта, – объяснил Зуга. – Теперь они наконец вступили в контакт с работорговцами, нашли путь к побережью. Это все, чего им прежде не хватало.
– Мы должны доказать это, Зуга, – с тихой решимостью произнесла Робин. – Надо собрать свидетельства их преступлений и привезти в Лондон.
– Лучше бы девчонка засвидетельствовала существование Мономотапы и золотых шахт, – буркнул Зуга. – Обязательно спроси ее, были ли там слоны. – Он сосредоточенно склонился над картой Харкнесса, проклиная ее белые пятна. – Не могу поверить, что Мономотапы не существует, уж слишком много слухов… Да, вот еще что – я совсем забыл язык, которому учила нас мама, в голове вертятся одни детские стишки да колыбельные. Мунья, мабили зинтхату, йолала умдаде уэтху – раз, два, три, засыпай, сестренка, – продекламировал он и со смехом покачал головой. – Придется снова учить, помогите мне с Джубой.
При впадении в море река Замбези делится на сотни мелких проток, переплетающихся между собой. Широкая болотистая дельта охватывает миль тридцать унылой и монотонной береговой линии.
От сплошной зелени, ковром устилающей воду, отрываются плавучие острова папируса, и грязный коричневый поток выносит их в океан. Некоторые из островов очень велики, и корни растений так переплелись, что травяной настил выдерживает вес крупных животных. Небольшие стада буйволов то и дело застревают на таких островах, и их несет в море миль на двадцать от берега, пока удары волн не разрушат островок. Живые горы мяса становятся добычей акул, вечно кружащих в мутных прибрежных водах в ожидании поживы.
Когда ветер дует с берега, илистый запах болот ощущается далеко в море. Тот же ветер приносит с собой странных насекомых. На заросших папирусом берегах дельты водятся крошечные паучки, не больше спичечной головки, которые плетут паутину и пускаются на ней в полет в таком множестве, что напоминают облака или дым от степного пожара. Поднимаясь на многие сотни футов, они клубятся туманными
