должен делать мужчина. Когда Квентин не был братом-медведем, он становился для моего брата воплощением мужественности, и Артур изо всех сил ему подражал. Ничего подобного я раньше не видела. Мой брат нашел путь, чтобы миновать невидимые границы своего аутизма. И все благодаря Квентину, который не хотел даже задумываться над этим.
– Что делает мужчина? – спросил Артур, берясь за конец тяжелого бревна.
– Мужчина не отпускает эту балку, если не хочет, чтобы она упала и отдавила ему ногу. – Квентин мгновенно подхватил другой конец бревна.
Бревно отправилось следом за доской. Артур выполнял все с дотошностью новообращенного. Когда бревно стукнулось о землю, он удовлетворенно улыбнулся. Квентин поднял большой палец в знак одобрения. В нем было столько доброты. Артур сумел разглядеть это, а теперь увидела и я.
Я подняла голову, посмотрела на Квентина Рикони, и странная мысль пронеслась в моей голове без предупреждения, не подчиняясь логике и здравому смыслу, не дав мне возможности спрятаться от нее: “Я в самом деле хочу тебя полюбить”.
Зазвонил телефон, я неохотно сняла трубку.
– Папа вчера потерял сознание. У него были боли в груди, – объявила Джанин.
– С ним все в порядке?
– Он справится. Врач прописал ему новые лекарства от сердца и успокоительные. Последнее время он переживал сильный стресс. Нетрудно понять, из-за кого. Но отец хочет видеть тебя завтра за ленчем. Возможно, он выговорится и почувствует себя лучше. Так ты придешь?
– Да.
– Спасибо.
– Джанин, я сожалею о том, что толкнула тебя.
– Ни о чем ты не сожалеешь, но я готова заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы ты завтра была полюбезней с папой.
– Я принимаю твое приглашение, Вельзевул, спасибо.
Она повесила трубку.
Тайбер-крест, большое, похожее на плантацию владение в нескольких милях к западу от города, стало семейным гнездом в 1960 году, после того как мистер Джон и мать Джанин получили землю в качестве свадебного подарка и построили на ней огромный дом с белыми колоннами. Служащие компании часто в шутку называли поместье Насестом.
Я ехала на машине к дому Тайберов вдоль старых яблоневых садов, обнесенных девственно-белой оградой. Декоративные черные коровы паслись на зеленых пастбищах. Когда дорога привела меня к господскому дому, я увидела мраморных кур и петухов среди азалий и лавров. В горах многие украшают двор животными, вырезанными из фанеры. Мне доводилось видеть оленей, медведей, гусей, но мраморные куры были только у Тайберов. Эти люди серьезно относились к украшению своего двора.
Трехэтажный с белыми колоннами особняк Тайберов стоял на холме и смотрел на город. Когда я остановилась у крыльца, до меня донесся полуденный звон колоколов в церкви колледжа, прилетевший с бризом. В ясный день обитатели дома могли, сидя на балконе, наслаждаться видом церковных шпилей, купола дворца правосудия и крыши административного здания колледжа. Но мне ни разу не пришлось это сделать. В те редкие дни, когда мистеру Джону удавалось заставить Джанин пригласить меня на день рождения, а моему отцу – заставить меня пойти, она всегда вносила меня в свой второй список, что означало невозможность подняться в спальню хозяйки торжества и полюбоваться видом с ее личного балкона.
Трики Стюарт в голубом платье горничной, бывшая моя подруга по второму списку, открыла дверь, прежде чем я успела позвонить. Она улыбнулась:
– Привет, Медвежий Коготь. – Это прозвище я получила в старших классах школы.
– Привет, Трики,[1] – ее так назвали родители.
Мы выросли вместе, сравнивая наши мозоли и обмениваясь страшными историями о мертвых цыплятах. Ее родители до сих пор выращивали цыплят для птицефабрики Тайбера, зарабатывая себе на жизнь. Их долги только выросли, так как они построили пять новых курятников. Трики и ее муж жили вместе с ними. Заработок Трики в доме Тайберов шел в общий котел. Она растила четверых детей и делала это со вкусом. В угольно-черных волосах Трики белели осветленные пряди, улыбка сияла золотой коронкой на зубе, а в глазах застыло ожидание.
– Как поживает твой гость из Нью-Йорка?
Я протянула ей желтые розы, которые Лиза срезала для визита. Не имело смысла серьезно отвечать на вопросы Трики. Это была ритуальная попытка указать на ее место в обществе и на мое.
– Мой гость из Нью-Йорка реконструирует мой амбар, – сообщила я. – Думаю, намерен устроить там станцию подземки.
Трики пустилась шепотом пересказывать все, что Тайберы говорили о Квентине (источник неприятностей, плохое влияние, жалкий изгой), пока вела меня через холл, увешанный портретами умерших Тайберов, получивших известность. Так как все Тайберы мнили себя знаменитостями, холл оказался довольно длинным. Я прочла надпись на табличке под неизвестным мне портретом и остановилась как вкопанная.
У женщины на полотне были роскошные медные волосы, уложенные в элегантную прическу, пышный бюст утягивало строгое платье начала века, выглядевшее так, словно его хозяйка собиралась отправиться в плавание на “Титанике”. Ее лицо казалось величественным. Она была похожа на меня и на папу, и не случайно.
Бетина Грейс Пауэлл Тайбер смотрела на меня нежными голубыми глазами Пауэллов и улыбалась грустной улыбкой. Я никогда не видела ее изображений, если не считать нечеткой фотокарточки, на которой она была снята еще девочкой. Папа держал ее в рамке на столике у дивана в гостиной. Женщина, связавшая нынешних Пауэллов и Тайберов, не выглядела как потерявшая рассудок вульгарная особа, развратница, изменившая мужу, или, если пользоваться более грубой лексикой былых времен, подстилка
