Хуанита, с которой мы обменялись едва ли десятком слов со дня нашего знакомства, торопливо вошла в больничный кафетерий, где я покупала любимый йогурт Артура. Застенчивая жена Освальда, до замужества работавшая на птицефабрике Тайбера, натянула яркий свитер поверх джинсового комбинезона. На меня обрушился водопад испанских слов.
– Помедленнее, прошу тебя, – попросила я, едва успевая про себя переводить.
Она на мгновение запнулась, потом продолжала:
– Мои друзья только что видели, как Квентин подъехал к фабрике.
Я протянула ей йогурт и помчалась туда же. Расстояние от больницы до фабрики можно было преодолеть бегом за две минуты. Прохожие оборачивались мне вслед.
Фабрика возвышалась над веткой железной дороги, словно кирпичный улей. С одной стороны к ней пристроились тяжелые трейлеры-рефрижераторы. Специальные вагоны-холодильники дожидались погрузки с другой стороны. Парковка была полна машин, принадлежащих служащим и рабочим. Я простонала, пробегая мимо седана Квентина, нашедшего место на стоянке для посетителей.
– И ты его впустила, Мэдди? – обрушилась я на секретаршу в приемной. Когда-то мы с ней учились в одном классе.
Она подняла руки, словно защищаясь от моих обвинений.
– Мистер Джон велел пропустить мистера Рикони, если он здесь появится. Иди и сама посмотри.
Я была совершенно сбита с толку. Пройдя по длинному коридору, я оказалась у высоких двойных дверей. Служащие столпились возле них.
– Мы не слышали ни шума, ни криков, – обратился кто-то ко мне. – Но Рикони только что туда вошел.
Я собралась уже войти, но остановилась, прислушиваясь, и ничего не услышала. Решила было постучать, но передумала и толкнула дверь. Мистер Джон сидел в кресле у большого окна, откуда открывался живописный вид на Тайбервилл, украсивший бы любую открытку. Квентин стоял у того же окна.
Они оба повернули ко мне головы, как только я переступила порог. Мистер Джон выглядел обрюзгшим и старым, белесый пушок осенял его лысую голову. Он всегда очень хорошо одевался, отдавая предпочтение шелковым и льняным тканям, не забывая и об эмблеме компании. Но теперь передо мной был бедный старик в рубашке-гольф и мятых брюках. Его глаза за очками с толстыми стеклами, которые он всегда носил не на людях, покраснели, веки набрякли. Он явно плакал за несколько секунд до того, как я вошла в комнату. Увидев меня, мистер Джон закрыл лицо руками.
– О, дорогая, – простонал он, – я не хотел причинить боль ни тебе, ни Артуру.
– Слишком поздно для пустых сожалений, – вмешался Квентин. Его лицо оставалось холодным и печально-непроницаемым. – Мы пришли к соглашению, – обратился он ко мне. – В кампусе колледжа Маунтейн-стейт, на том месте, где стояла скульптура, будет установлена бронзовая мемориальная табличка. На ней будет написано, по какому случаю была заказана скульптура, кто ее заказал и кто ее сделал. Бетти Тайбер Хэбершем. Том Пауэлл. Ричард Рикони. – Он помолчал. – Я также должен получить письмо с извинениями, которое смогу отвезти матери.
Мистер Джон поднял голову и посмотрел на меня.
– Могу я что-нибудь сделать для тебя, Урсула?
– Мне нужны те двести долларов, что вы заставили моего папу заплатить за Медведицу. Отдайте их в фонд борьбы с полиомиелитом.
– Хорошо.
– И я хочу, чтобы вы позволили Эсме приезжать в “Медвежий Ручей”, когда ей захочется. – Мистер Джон кивнул. – Это все.
Его лицо сморщилось.
– Я бы отдал все мои деньги, все, что у меня есть, только бы повернуть время вспять.
– Я бы тоже, – прошептала я, готовая расплакаться. – Я бы вернулась назад лет на двадцать пять. Медведица бы стояла в кампусе. И моя мама осталась бы жива. – Я посмотрела на Квентина. – А ты бы смог спасти твоего отца. – В глазах Квентина я увидела боль от незаживающей раны, но все-таки он согласно кивнул.
Мы вышли, оставив мистера Джона предаваться сожалениям о прошлом. Свои сожаления мы забрали с собой.
Артур совершенно безучастно сидел в плетеном кресле, пока Освальд и я, взгромоздившись на лестницы, приставляли голову Медведицы на место. Доктор Вашингтон и другие обитатели фермы с тревогой следили за нами. Железная абстрактная голова чуть покачивалась на тросах, свисающих со стрелы огромного крана, при помощи которого ставили на место кабины грузовиков и тракторов. За рычагами сидел сын одного из соседей, настоявший на том, что должен нам помочь. Мне казалось, что за несколько дней, прошедших после возвращения Квентина, на нашей ферме перебывали все жители округа, и каждый из них предлагал свою помощь.
– Еще дюйм, вот так, хорошо, – руководил нашими действиями Квентин, тоже стоявший на лестнице, прислоненной к плечу скульптуры. Он махнул нам рукой, чтобы мы слезли и отошли подальше, опустил защитный экран и зажег горелку сварочного аппарата, держа ее рукой в толстой брезентовой рукавице.
– Не смотри на горелку, следи за искрами, – крикнула я Артуру.
Повинуясь моему кивку, Лиза поспешила к нему:
– Следи за огненными бабочками, Артур, – заворковала она, опускаясь на землю возле кресла.
Он ничего не ответил. Когда Квентин впервые появился в его палате, глаза моего брата засияли.
