— Пятый раз уже пропалываю сегодня.
Я подошел поближе и встал рядом с ней. Мама была на целую голову ниже.
Помолчав, она сказала:
— Твоя двоюродная бабушка Беула, бывало, сушила тут цветки лаймов.
— Зачем?
— Это природное снотворное. Она заваривала их и пила перед сном. Думаю, у нее даже развилась от них зависимость.
— А ты тогда была маленькой?
— Да.
Она взяла бутылку с насадкой и обрызгала фиалки.
— Ты, наверное, чувствовала себя одиноко здесь, тогда… после аварии на железной дороге.
— Да. Но мы всегда были заняты.
— Жаль, что я не увидел твоих родителей.
— Мне тоже жаль, — ответила мама.
Она зачерпнула несколько чашек почвенной смеси из мешка и высыпала ее в горшок с цветами.
— Ты правда не будешь больше готовить?
— Посмотрим.
— Это будет нам наказание, да?
— Возмездие.
Она сжала губы, чтобы не улыбнуться.
— Но мы же тогда умрем с голоду, — сказал я. — Отец даже воду вскипятить не умеет.
— У нас столько еды в погребе, что можно продержаться целый год. А кроме того, я не думаю, мальчики, что попытка научиться обращаться с плитой принесет вам вред.
Снаружи по деревьям прошел порыв ветра.
— Натан!
— Что?
Она заговорила, не глядя на меня, словно обращалась к своим растениям:
— Твой отец скоро уйдет от нас. Нам надо готовиться к этому.
Она осматривала травинки, словно решая, какую из них срезать. Затем вдруг отбросила ножницы и обняла меня. Она снова плакала. Я чувствовал, как напрягаются ее плечи, очень сильные, потому что она каждый день плавала брассом в бассейне Молодежной женской христианской ассоциации. Мы простояли так долго. Я украдкой посмотрел из-за маминого плеча в окно оранжереи. За ним было совершенно темно.
31
В конце той же недели отец сбрил бороду. Теперь мне кажется, что именно в этот день он смирился с неизбежностью скорой смерти. Утром он целый час провозился в ванной, а потом вышел оттуда в кухню, чтобы продемонстрировать нам голое, покрытое царапинами от бритья лицо. Мы с мамой в это время ели овсянку: ее отказ готовить не продлился и одного дня. Отцу самой природой было предписано носить бороду, и он отрастил ее в двадцать лет. Есть мужчины, которые после бритья выглядят свежими, как бы заново родившимися, но отец не относился к их числу. Его лицо казалось сморщенным, маленьким, почти детским, а кроме того, создавалось впечатление, что он не выносит солнечного света. На это несчастное голое лицо было просто невозможно смотреть. Борода помогала ему скрыть печать смертного приговора: тот нездоровый цвет кожи, который бывает у онкологических больных.
Увидев отца, мама перестала жевать и прикрыла рот ладонью. Отец улыбнулся широкой хулиганской улыбкой. Этим он как бы предупреждал нас о том, что не намерен провести свои последние дни в тихом страдании.
— Вот как я на самом деле выгляжу, — объявил он.
— Куда ты дел волосы? — спросила мама.
— Выбросил, к черту, — ответил он, по-прежнему улыбаясь. Он потрогал нижнюю челюсть, как трогают рубец от раны, и спросил: — Ну, как я вам?
— Выглядишь совсем иначе, — сказал я. — Несомненно, в твоей внешности произошла значительная перемена.
— Говоришь прямо как я, — заметил он, присаживаясь к нам за стол.
Я никак не мог отвести взгляда от царапин на его подбородке.
— Дорогая, — сказал отец, — я хотел бы кое о чем поговорить.
— Не утруждайся, — ответила мама.
Отец взглянул на меня, и в его взгляде я прочел упрек в предательстве. Мама помолчала, а потом отчеканила:
— Директор Стэнфордского линейного ускорителя доктор Бенсон позвонил мне и подтвердил, что ты можешь туда приехать.
— Мне это снилось каждый день, — заговорил отец. — Я видел призрачную частицу так же ясно, как Полярную звезду. Надо посмотреть, какие греческие буквы еще не задействованы, и дать ей название. Мы пощекочем ей щеку потоком электронов. Целой рекой электронов, черт побери!
— Ты недостаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы туда ехать, — сказала мама. — Врачи предупреждают: в любой день может потребоваться госпитализация.
Я посмотрел на свою пустую тарелку. Очень хотелось уйти, но я заставил себя сидеть.
— Я думаю, ты преувеличиваешь, — ответил отец. — У меня есть еще несколько недель, если не месяцев.
— И ты мчишься в Калифорнию искать там нечто такое, что, может быть, и не существует, вместо того чтобы провести это время с женой и сыном.
— Я пригласил Натана и Уита ехать со мной.
— Понятно, — кивнула мама.
— Но ты тоже можешь поехать, я буду очень рад, — спохватился отец. — Просто я подумал, что ты предпочтешь остаться дома. Я не полечу на самолете, потому что вряд ли перенесу перепад давления. Мы поедем на машине.
— А если с тобой что-нибудь случится там, пока ты будешь заниматься поисками этой чертовой пылинки?
Отец помолчал, уставившись на рисунок на скатерти. Зная его привычки, я сначала решил, что он прослеживает какие-то геометрические закономерности на этом рисунке. Однако он вдруг заговорил с такой нежностью и спокойствием в голосе, какие бывают у людей, только что закончивших молиться:
— Синтия, я знаю: я был тебе плохим мужем. Я часто не обращал на тебя внимания. Но я всегда чувствовал рядом твое присутствие. Запах хлеба… Корзинки со странными фруктами… Ты постоянно заботилась о нас. Но пойми, сейчас мне надо туда поехать. Это дело жизни, без него она окажется пустой. Пожалуйста, разреши мне.
Секунд десять все молчали.
— Мама, я позабочусь о нем, — сказал я.
Она поглядела на нас, потом собрала тарелки и положила их в раковину. Пустила горячую воду и принялась их споласкивать. Пар выходил в открытое окно.
Не оборачиваясь, мама сказала:
— Если ты там умрешь, я тебе никогда не прощу!
В день нашего отъезда Уит, уже в дорожном костюме и в бейсболке, готовил «олдсмобиль» к дальней
