— Ты не можешь купить ферму, Джекоб. Как ты объяснишь, откуда у тебя столько денег?
— Я подумал, что мы могли бы сказать, будто Сара получила наследство. Здесь никто ничего не знает о ее семье. Мы объясним, что вы перед отъездом купили ферму, а меня оставили управляющим.
Я окинул взглядом окружавшие нас со всех сторон голые поля и попытался представить, что мой брат остается здесь, строит дом, возводит заборы, выращивает урожаи. Мне не верилось, что такое возможно.
— Я думал, ты обрадуешься, — проговорил он. — Это же наша ферма. И я собираюсь возродить ее.
Я нахмурился. Джекоб ошибался: чего-чего, а уж радости я не испытывал ни малейшей. От фермы я бежал всю свою сознательную жизнь. Сколько себя помню, наша ферма представлялась мне единственным местом на земле, где все ломается и приходит в упадок, где ничего нельзя планировать и прогнозировать. Даже сейчас, глядя на этот пустырь, я испытывал глубочайшую безысходность. С этим местом меня не связывало ни одно приятное воспоминание.
— Все это очень непросто, Джекоб, — произнес я. — Ты хотя бы это понимаешь? Недостаточно купить ферму, на ней надо еще и работать. Нужно знать толк в машинах и семенах, удобрениях и пестицидах, гербицидах, дренаже, ирригации, погоде и правительстве. Ты же не имеешь ни малейшего представления обо всем этом. Тебя ждет тот же финал, что и отца.
Уже сказав это, я понял, что перегнул палку. Даже одного взгляда на брата было достаточно, чтобы догадаться, что я его обидел. Джекоб стоял, ссутулившись, засунув руки глубоко в карманы своих фланелевых брюк; куртка задралась. Он не смотрел на меня.
— Ферма должна была отойти мне, — пробормотал он. — Отец обещал мне это.
Я кивнул, все еще чувствуя себя виноватым за те обидные слова, что я произнес. Отец хотел, чтобы один из нас стал фермером, другой — юристом. Поскольку я лучше учился в школе, меня решили отправить в колледж. Впрочем, никто из нас так и не оправдал отцовских надежд; мы оба не дотянули до планок, что он установил для каждого из нас.
— Я прошу тебя помочь мне, — сказал Джекоб. — Никогда раньше я не обращался к тебе с просьбами, но сейчас не могу поступить иначе. Помоги мне вернуть ферму.
Я ничего не ответил. Мне не хотелось, чтобы он оставался здесь после дележа денег — я знал, что добром это не кончится, — но не мог найти подходящих слов, чтобы переубедить его.
— Я не прошу денег, — продолжал он. — Я лишь хочу, чтобы ты пустил слух о том, что Сара получила наследство.
— Ты еще даже не знаешь, согласится ли Мюллер продать тебе ферму.
— Если я предложу ему хорошие деньги, продаст.
— А ты не можешь купить другую ферму? Где-нибудь на западе, где нас никто не знает?
Джекоб покачал головой.
— Я хочу эту ферму. Я хочу жить там, где мы выросли.
— А что будет, если я откажу тебе в помощи?
Он на мгновение задумался, потом пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, попытаюсь сочинить другую историю.
— Но разве ты не понимаешь, насколько это опасно, Джекоб? Твое присутствие здесь явится угрозой для всех нас. Единственная возможность избежать неприятностей — это исчезнуть всем вместе.
— Я не могу уехать, — сказал он. — Некуда мне ехать.
— Да перед тобой весь мир! Ты можешь осесть там, где захочешь.
— Я хочу только сюда. — Он топнул ногой по снегу. — Прямо сюда. Домой.
С минуту мы оба молчали. Опять налетел ветерок, и мы посмотрели на ветряную мельницу, но ее крылья так и не дрогнули. Я уже собирался с духом, чтобы ответить Джекобу отказом, убедить его в том, что затея его бессмысленна, когда вдруг он сам, словно угадав мои намерения, позволил мне взять тайм- аут.
— Тебе необязательно давать ответ прямо сейчас, — проговорил Джекоб. — Я только хочу, чтобы ты пообещал мне подумать о моей просьбе.
— Хорошо, — ответил я, благодарный ему за понимание. — Я подумаю.
Только потом, когда Джекоб уже высадил меня у дома и я открывал входную дверь, до меня дошло, почему он приоделся и подстригся перед нашей встречей. Он хотел произвести на меня впечатление, предстать передо мной зрелым и солидным человеком, доказать, что, выпади ему шанс, и он может справиться с ролью взрослого не хуже меня. Подумав об этом и представив, как он начищает ботинки в своей мерзкой хибаре, как просовывает ноги в неудобные тесные брюки, застегивает ремень, надевает носки, а потом стоит в ванной перед зеркалом, оценивая результат своих усилий, я почувствовал, как меня захлестывает волна жалости и к себе, и к нему; мне стало очень грустно оттого, что мы так далеки друг от друга. И ужасно захотелось помочь ему с фермой.
Но я знал, что это невозможно, как бы мне этого ни хотелось, и, когда днем я обговорил это с Сарой, она согласилась со мной.
— Он должен уехать, Хэнк, — сказала она. — Не может быть и речи о том, чтобы он остался.
Мы сидели у камина в гостиной. Сара опять вязала, и, когда она говорила, спицы негромко постукивали, словно переводили ее слова на азбуку Морзе.
— Ты должен заставить его понять это.
— Знаю, — кивнул я. — Но там я не мог этого сделать. Скажу ему обо всем в понедельник.
Она покачала головой.
— Не говори, пока не возникнет необходимость.
— Что ты имеешь в виду?
— Со временем он может утратить интерес к своей затее.
Я понял ее позицию; она боялась, что мой отказ настроит Джекоба враждебно по отношению к нам, толкнет его к Лу. Я хотел было поспорить с ней, сказать, что не стоит опасаться Джекоба, что он все-таки мой брат и ему можно доверять, но вдруг понял, что у меня нет весомых аргументов, нет солидных, объективных доказательств его преданности. И потому мне не оставалось ничего другого, как сказать:
— Жаль, что мы не можем помочь ему с фермой.
Спицы замерли, и я почувствовал на себе взгляд Сары.
— Он не может здесь оставаться, Хэнк. Это погубит нас.
— Знаю. Я просто сказал, что мне жаль отказывать ему в помощи.
— Тогда возьми с него обещание, что он уедет. Только так ты сможешь ему помочь.
— Но что он будет делать, Сара? Ты об этом подумала? Ему ведь некуда ехать.
— У него будет миллион долларов. Он сможет поехать куда угодно.
— Только не туда, куда хочет.
— Совершенно верно, — подтвердила она, кивнув.
Спицы вновь замелькали в ее руках.
— Я всегда плохо относился к Джекобу, — проговорил я, — даже когда мы были маленькими. И мне кажется, будто я всю жизнь предавал его.
— Можно подумать, он очень много сделал для тебя.
Я пропустил ее слова мимо ушей. Она меня не понимала.
— Когда-то я относился к нему почтительно, — продолжал я. — Но только до той поры, пока не пошел в школу, где стал свидетелем того, как над ним издеваются из-за его полноты. Тогда я начал стыдиться того, что он мой брат. И смотреть на него свысока. Он знал это, чувствовал перемену в наших отношениях.
Спицы продолжали постукивать.
— Это вполне естественно, — сказала Сара. — Ты же был маленьким.
Я покачал головой.
— Он был таким робким, ранимым ребенком.
— А теперь такой же робкий и ранимый взрослый.
Я нахмурился. Мне хотелось выразить ей свои чувства к брату, поделиться своими переживаниями и
