Тетушка Зандбург не могла себе позволить такую роскошь, так пусть ее поразвлечется по своему разумению и по средствам.
– И ты появишься на экране… Как я тебе завидую! Если бы в твои годы я смогла себя чувствовать такой молодой!
– Всему свой черед. Сперва тебе предстоит родить трех дочерей, мужа похоронить.
Тетушка Зандбург гордо удалилась и даже не подумала попросить внучку не выдавать ее.
Куда меньше взаимопонимания было в разговоре между Гербертом Третьим и Коброй. С тех пор, как тетушка Зандбург почти перестала появляться в детской комнате, ребята могли себя тут чувствовать полновластными хозяевами. И тем не менее заходили сюда редко: пропала радость непрестанных мелких стычек, пикировки. А возможно, дыхание суровой действительности заняло в их жизни место игр и шалостей… По сути дела, они незаметно для самих себя оказались на стороне закона и порядка; каждый из них теперь делал все для того, чтобы найти и разоблачить преступников.
Как раз по этому поводу сейчас и происходил «обмен мнениями» между Гербертом и Райтой.
– Я уже слыхал о твоем геройстве, – ехидничал Герберт, – Следили за развратниками и разболтали по всему городу. Если хочешь знать, Вентспилс кишмя кишит такими парочками. Но ты учти: пьянице никогда не додуматься до трюка с поддельными приемниками. А если бы и дотумкал, то сразу завалился бы.
– Ты, конечно, всегда умней всех!
Райта чувствовала себя оскорбленной до глубины души. До такой степени обесценить ее вклад в разоблачение преступников… Не хотелось даже рассказывать, как она купила себе – а значит, и всем «бизнесменам» – почти совсем новый мопед, который собиралась сегодня торжественно опробовать.
– Может, и не совсем так, но во всяком случае я не глупее твоего Теодора, – отрубил Герберт. – Такого нельзя и близко подпускать к Чипу, сразу все испортит.
– Ты по-прежнему считаешь, что этот заморыш, кандидат в покойники, замешан в афере с «Сикурами»?
– А что, по-твоему, мы таскаем в этих пачках? Размером с пивную бочку, а поднять можно двумя пальчиками.
– Тогда скажи: что тяжелее – килограмм свинца или кило пуха?
– Кончай трепаться! Там были пустые ящики от транзисторов – тоненькие пластмассовые стенки и воздух.
– Так, по-твоему, за ниточки дергает Чип?
– И никто другой! Видала, как он живет? Всего этого не накупишь на башли от жвачки, сигарет или другой муры. Мы всемером три месяца ишачим, а сколотили только на часишки. На антенну пришлось брать взаймы у Жандармамы.
– Чип ведь работает…
– Пожарником. Мои предки врачами вкалывают – а что имеют? Ну, принесут домой цветов пучочек или коробку конфет. А чтоб на машину заработать, так где там. Чужого здоровья не стыришь и налево втридорога не пустишь…
Впервые Герберт обмолвился о своей домашней жизни. Райта теперь вспомнила, что однажды на общем родительском собрании видела мать Герберта – еще довольно молодую близорукую брюнетку, которая пришла прямо с дежурства на «скорой», не сняв даже белого халата, и побыла совсем недолго. Райта понимала, почему Герберт, не отличавшийся ни особой храбростью, ни физической силой, среди «бизнесменов» пользовался почти таким же авторитетом, как Мексиканец Джо, – нормальные домашние условия придавали дополнительную вескость всему, что он говорил. Мексиканцу терять было нечего – это знали все. Но если за какое-нибудь предложение голосовал и Герберт, это означало, что игра определенно стоила свеч.
На сей раз Мексиканец Джо не хотел подпадать под влияние друга. Потерять такой источник доходов? Чистое безумие! Только что придя и выслушав рассуждения Герберта, он, достойным главаря жестом, стукнул по столу кулаком.
– Чего суетесь не в свое дело? Пускай тузы сами разбираются!
– А потом притянут и нас, как подручных и соучастников? – возразил Герберт.
– Мы жертвы махинации и юные друзья милиции. Никто нас не заставляет шпионить за Чипом. Никогда не подпиливай сук, на котором сидишь… А мы сидим совсем даже неплохо, верно? А с милицией, как с липучкой для мух: если тебя раз взяли на учет, то отвертеться от них трудно, лапка или крылышко обязательно приклеится навсегда – им ведь тоже свой план выполнять надо. Если заведут дело на Чипа, то быстро его не прикроют. Они уж найдут к чему прицепиться! Не получится с «Сикурами», пришьют спекуляцию контрабандой.
– Он, наверно, деньгу лопатой гребет, раз может отваливать нам постольку, – сказала Кобра.
– Нигде не написано, сколько человеку можно зарабатывать. Месяц назад на базаре торговали молодой картошкой по три рубля кило. Хочешь – гони монету, не хочешь – покупай по гривеннику старую, проросшую. И никто из тузов туда даже близко не подходил. Чип со своим товаром тоже никого за глотку не хватает. Кури себе на здоровье «Приму» и будь счастлив. А если любишь американский дымок, раскошеливайся!
– Нашел, чего сравнивать! – вспылил Герберт Третий. – Люди, торгующие картошкой или клубникой, ее вырастили. Знаешь, сколько это требует труда?
– Знаю, сам из деревни. Но Чип никакой не преступник, он честный коммерсант, такой же бизнесмен, как мы, только размах пошире. И никого не надувает. Я еще не слыхал, чтобы он всучил полпачки сигарет вместо целой или зонтик, который не раскрывается…
– Или японский приемник с латвийской начинкой, – дополнил в тон Мексиканцу Джо Герберт. – Но я в этом убежден, и никто мне не запретит удостовериться. Думаешь, я собираюсь сразу напустить на Чипа Жандармаму со всем ее семейством? Нет, сперва я сам попробую вывести его на чистую воду. Только поэтому я и согласился торговать его товаром вразнос.
– Я тебе помогу, у меня есть практика, – предложила свои услуги Кобра.
– Ладно, – согласился и Мексиканец Джо. – Но уговор такой: в милицию пойдем только все вместе.
После ночи, проведенной в милиции, у Эмиля Мендериса был настолько жалкий вид, что Янис Селецкис достал из стола бритву «Спутник».
– Может, побреетесь?
Задержанный отмахнулся, как бы желая этим показать, что в данный момент у него есть заботы поважнее. Однако сразу же спохватился – как бы этот жест не восприняли, как признание вины, и с вызовом в голосе сообщил:
– Дома побреюсь. Привык к безопасной.
Это было последнее выражение протеста в разговоре, который затем длился три часа. Правда, вопросы и ответы заняли примерно половину всего времени, остальное ушло на подробную, слово в слово, запись показаний Мендериса, поскольку в Вентспилсе еще не пользовались такими вспомогательными техсредствами, как магнитофон или пишущая машинка.
Не исключено, что накануне вечером старший инспектор в самом деле сразу завалился на боковую; если так, то сегодня он должен был подняться с первыми петухами, поскольку к повторному допросу был в полной боевой готовности. На письменном столе были выставлены пять «Сикур», полученных от покупателей, не ведавших о том, что их облапошили. Отвинченные задние стенки приемников обнажали детали «Дзинтара». Рядом с приемниками лежали квитанции и ярлыки, и на каждом документе красовалась собственноручная подпись приемщика Эмиля Мендериса. Три приемника принесла в скупку Ева Микельсоне, два – Артур Румбиниек. Это подтверждалось номерами их потерянных паспортов. Чуть поодаль внимание Яункална привлекла еще одна «Сикура». У нее задняя стенка корпуса тоже была снята, открывая взгляду выштампованную на шасси эмблему, знак Р и слова «Made in Japan». Этот приемник был принят на комиссию, а не приобретен в порядке скупки; подпись Гринцитиса на товарном ярлыке свидетельствовала о том, что он в первый вторник месяца самолично проверил документы владельца «Сикуры» Андрея Егорова.
– Я вас не спрашиваю, гражданин Мендерис, хорошо ли вы спали, – Селецкис больше не разыгрывал из себя чуткого собеседника. – Я хотел бы узнать, хорошо ли вы все продумали.
– Всю ночь думал, – тотчас отозвался Мендерис, – каждый час всей своей жизни вспомянул. Я из этого
