едва не задевал ствол ружья. Он был хороший охотник, но слишком ушел в эту жизнь. И неожиданно что-то сломалось в его голове. Больше он не охотился».
«Я оброс страхом, как корабль обрастает ниже ватерлинии ракушками и водорослями, и теперь он готов утянуть меня под воду», – осознал Шон. И понял, что если сейчас побежит, как тот старый охотник, больше ему никогда не охотиться.
Он сидел скорчившись в темноте. Его сковал ледяной страх – он покрылся испариной, несмотря на холодный рассвет, и его затошнило. Это было физическое недомогание – Шон тяжело дышал разинутым ртом, маслянистая жидкость из живота рвалась наружу, он так ослабел, что ноги задрожали и ему пришлось ухватиться за стальную опору моста.
Так он простоял минуту, подобную вечности. Потом начал бороться со страхом, подавлять его, заставляя себя двигаться вперед, а ноги окрепнуть. И усилием воли, совсем близкий к бесконечному позору, не позволил сфинктеру расслабиться.
Он понял: старая шутка о трусах не лжет. И применима и к нему.
Шон пошел по мосту: не спеша поднять ногу, выдвинуть вперед, опустить и перенести на нее вес тела... Дышал он тоже спокойно и медленно, делая каждый вдох и выдох по команде сознания. Теперь он не мог доверить своему телу выполнение даже простейших функций – после того как оно так чудовищно его предало.
Если бы буры ждали на мосту, в то утро они убили бы его. Он не таясь медленно шел по середине моста в звездном свете, тяжелый и большой, и его ноги гулко ступали по металлу.
Металл под ногами сменился камнями. Противоположный берег.
Шон продолжал идти, спускаясь по середине дороги, следуя за ее мягким изгибом к темным холмам.
Он шел не один – ужас ревел в его голове, точно бурное море. Ремень соскользнул с плеча, ружье упало на дорогу. Шон стоял целую минуту, прежде чем решился наклониться и поднять его.
Потом он повернулся и пошел назад. Шел медленно, считая шаги, стараясь отсчитывать секунды и принуждая себя не бежать.
Он знал – если страх победит, с ним будет покончено. Он никогда больше не сможет охотиться.
– С тобой все в порядке?
Сол ждал его.
– Да.
Шон опустился на землю рядом с ним.
– Видел что-нибудь?
– Нет.
Сол смотрел на него.
– Ты уверен, что все в порядке?
Шон вздохнул. Когда-то он уже пугался. Страх пришел к нему в шахте под обрушившимися камнями. Потом в той же шахте он поборол его и вышел один, без страха. И на этот раз он точно так же надеялся оставить страх на том берегу, но страх последовал за ним. И Шон понял, что страх его никогда не покинет. Теперь он всегда будет рядом.
«Придется обуздать его, – подумал он. – Приучить к узде и седлу».
– Да, со мной все в порядке, – ответил он Солу. – Который час?
– Полшестого.
– Пошлю Мбежане обратно.
Шон встал и пошел туда, где с лошадьми ждал Мбежане.
Он протянул Мбежане небольшой квадрат зеленой ткани – оговоренный заранее сигнал о том, что ни мост, ни деревню не защищают крупные силы.
– Я вернусь, – сказал Мбежане.
– Нет. – Шон покачал головой. – Тебе здесь нечего делать.
Мбежане отвязал лошадей.
– Оставайся с миром.
– Иди с миром.
Шон радовался, что Мбежане здесь не будет – он не сможет стать свидетелем, если Шона сломает этот вновь обретенный страх.
«Нет, я не должен сломаться, – мрачно решил он. – Сегодня день испытания. Если я его выдержу, значит я, вероятно, обуздал страх».
Он вернулся туда, где в темноте ждал Сол. Лежа рядом, они наблюдали рассвет.
Глава 15
Тьма отступала, с каждой минутой поле их зрения расширялось. Теперь мост четким геометрическим рисунком выделялся на темных холмах.
Потом Шон смог разглядеть темные кусты на фоне более светлой травы и камня.
Новорожденный свет искажал расстояния, делал высоты впереди более далекими и уже не враждебными. Над рекой длинной вереницей пролетели цапли – они летели достаточно высоко, чтобы попасть в лучи солнца, и казались ярко сверкающими золотыми птицами в мире теней. С рассветом поднялся холодный ветер, его шорох в траве смешивался с журчанием речной воды.
Потом солнце осветило холмы, словно благословляя армию Республики. Туман в ущельях корчился в агонии от его тепла, и настал день, светлый и чистый, как роса.
Шон в бинокль разглядывал возвышения впереди.
В сотнях мест виднелись дымы, словно вся армия буров варила кофе.
– Думаешь, они нас заметили? – спросил Сол.
Шон покачал головой, не опуская бинокль. Два небольших куста и укрытие из травы надежно скрывали их.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – снова спросил Сол.
Лицо Шона было искажено болезненной гримасой.
– Живот болит, – хмыкнул Шон. «Пусть начнется. Пусть поскорей начнется». Ожидание хуже всего.
И тут земля под Шоном задрожала; дрожь была очень слабая, но Шон почувствовал облегчение.
– Пушки пошли. – Он встал, используя кусты как укрытие, и оглянулся.
Единой колонной, через строго равные интервалы пушки двигались к полю боя. Они были еще далеко и казались крошечными, но быстро росли; всадники на передних лошадях каждой упряжки подгоняли ее. Они подъехали ближе – Шон увидел, как поднимаются и опускаются руки с хлыстами, услышал грохот колес и крики всадников.
Шестнадцать пушек, сто пятьдесят лошадей, которые их тащат, и сто человек, которые их обслуживают. Но на обширной равнине у Коленсо колонна казалась маленькой и незначительной. Шон посмотрел за нее и увидел марширующую следом пехоту: выстроившись в подобные частоколу шеренги, тысячи солдат ряд за рядом шли по равнине. Шон почувствовал прежнее дикое возбуждение. Он знал, что армия движется по ориентирам, которые ночью установили они с Солом, и что им первым из всех этих тысяч предстоит пройти по мосту.
Возбуждение, которое он испытывал сейчас, отличалось от всего пережитого раньше. Оно было острее, пикантнее, приправленное красным перцем страха. Впервые в жизни Шон почувствовал, что страх может быть приятным.
Он следил, как разворачиваются люди и орудия – фигуры на коричневом игровом поле, которые победят или погибнут в зависимости от того, какие карты сдаст война. И знал, что он – одна из этих фигур. Это знание одновременно пугало и заставляло ликовать.
Пушки были уже близко. Шон разбирал отдельные слова в криках верховых, видел на их лицах такое же возбуждение.
Близко... пожалуй, слишком близко. Шон тревожно оглянулся на грозные высоты за рекой, измеряя расстояние. Около двух тысяч ярдов, дальность ружейного выстрела. А орудия продолжали движение.
– Боже, они с ума сошли? – вслух спросил Шон.
– Пора начинать обстрел. – Сол тоже понял опасность. – Нельзя подходить ближе.
А орудия неумолимо приближались. Звуки их движения превратились в низкий гром; за ними с влажной от росы земли лениво поднималось облако пыли; на губах лошадей выступила пена, постромки