— Опять круг?! — сокрушенно воскликнул Сквернослов, который сидел позади Николая. — Может, мы обратно полетим?! Так хоть поживем еще!
— Пасть закрой!
Из штурманской снова показался Людоед.
— Варяг! Если ты не начнешь наконец его сажать, то я взорву этот самолет к чертовой матери!
— Все, захожу!!! Скорость!!!
— Двести шестьдесят!
— Так! Закрылки… Закрылки… сорок три…
— Чего?!
— Руль держи как я! Выпускаю шасси!!!
Все почувствовали ритмичный стук.
— Что это? — крикнул Людоед.
— Это шасси! Гидравлика! Ничего страшного! Бывает! Входим в глиссаду!
— А что такое глиссада?! — воскликнул Сквернослов.
— Это мой кулак у твоей рожи, Славик!
Самолет сильно затрясло, и Николай почувствовал, как его желудок снова, как и при взлете, начал гулять по организму. Но если тогда его вжало в кресло, то сейчас он словно давил изнутри на уши и горло.
— Так! Так! На себя! На себя, Варяг! — раздался крик Людоеда.
— Делаю!!!
— Еще! Еще!!!
— Так?!
— Держи на этом уровне! Сейчас будет…
Все ощутили сильный толчок и жуткий воющий гул, который особо сильно раздражал заложенные уши. Николай не слетел с кресла благодаря ремням, но они так впились в тело, что казалось, сейчас раздавят его. Он тряхнул головой и, открыв рот, стал водить нижней челюстью из стороны в сторону. Вокруг мчащегося по замерзшей реке самолета разразилась настоящая снежная буря, которая еще больше усилилась, как только Варяг перевел внешние двигатели на реверс.
— Ни хрена не вижу! Мы сели, Людоед? — прорычал Яхонтов, вглядываясь в снежную пелену. — Илья! Илья!!!
— Мы сели, — крикнул наконец Людоед. — Теперь неплохо бы остановиться!
— Ага! Выпускаю спойлер! Скорость!
— Сто!
— Много!.. Много!.. Теперь!
— Шестьдесят! Пятьдесят!
— Выключаю реверс! Гашу двигатели!
Самолет еще какое-то время катился, быстро снижая скорость из-за сопротивления снега. Шум стал стихать, как и буря вокруг, пока наконец в кабине не воцарилась непривычная после долгих часов полета и такой нервной посадки тишина.
Первым ее нарушил Варяг.
— Мы это сделали, парни, — спокойно сказал он. — Мы за несколько часов совершили рывок, больший по расстоянию, чем то, что мы проделали на луноходе от Москвы. Мы это сделали.
— Ты это сделал, Варя. — Людоед вылез из штурманской кабины, растирая ладонью лоб, и улыбнулся. — Ты и Колян. Вы молодцы.
На улице уже было совсем темно, когда они наконец покинули самолет и выкатили из его недр отдыхавший все это время луноход. Закрыли двигатели красными заглушками. Рампу снова закрыли. Огни погасили, и во мраке самолет выглядел совсем нереальным. Варяг уселся на колесо шасси и вздохнул, закуривая.
— Жалко как-то с ним расставаться, — произнес он. Затем поднялся и погладил ладонью корпус. — Молодец, старичок.
Николай с грустью посмотрел на Варяга. Да, у каждого своя слабость. У летчика, конечно, самолет и небо. Трудно было вообразить, что чувствовал расставшийся, казалось, навсегда с небом пилот, ставший по воле апокалипсиса искателем, рыщущим среди руин цивилизации и лишенным возможности даже лицезреть небо, когда он все-таки вопреки всему вспорхнул над облаками. Когда многотонная огромная стальная птица послушно пела своими двигателями, подчиняясь его воле и несясь над мрачным небом в высших сферах, где царили звезды и солнце, синее небо и свет. Наверное, и Людоед, и Вячеслав думали то же самое, глядя сейчас на Варяга.
— Ого. Это бомбардировщик? — раздался неожиданный голос из глубин темноты.
Людоед вскинул автомат и сразу опустился на одно колено, развернувшись в сторону голоса.
— Нет. Это транспортный самолет, — ответил Варяг в темноту, включив фонарь и шаря лучом света в поисках источника голоса. — Кто тут?
— А вы американцы? — снова послышался спокойный и даже добродушный голос с каким-то странным акцентом.
— Нет, — произнес Яхонтов. — Мы русские. А вот ты кто такой?
— Охотник я.
— Чего прячешься? Выйди, поговорим.
— Повезло вам, однако, — ответил голос, не меняя интонации.
— В смысле?
— Если бы вы были американцы, я бы вас пострелял. — Говоривший будто улыбался.
На свет наконец вышел низкорослый старик в добротной одежде из оленьих шкур, и в руках у него была старая снайперская винтовка.
— Дорообо.
Он улыбался, отчего его и без того узкие раскосые глаза сливались с мириадами морщин, покрывавших лицо, и терялись от поднимавшихся широких азиатских скул.
— Чего? — переспросил Сквернослов.
— Я, однако, поздоровался.
— А, ну привет. — Славик кивнул. — Ты чукча?
— Сам ты чукча. Охотник я, — ответил старик.
— Да это понятно, — улыбнулся Варяг. — Он не это имел в виду.
— А-а-а… Сох. Я якут. А вам не все равно?
— Ну а тебе не все равно, американцы мы или нет? — вставил слово Николай.
— Американцы бомбили. Родину защищать надо, однако. Меня Молот зовут. Охотник я. — Человек не переставал улыбаться. — Гляжу, летит. И как покакал! Упало что-то, потом сели. Вы мне зайца спугнули. Кушать к ужину нечего. Коренья только. А Туз коренья не ест. Ему мясо надо.
— Погоди-погоди, — поморщился Варяг. — Не торопись. Я ничего не понял. Ты Молот? Это твое имя?
— Да. Охотник я, — кивнул старик.
— А Туз кто такой?
— Волк. Ручной волк. Щенком еще взял. Тузик. Его медведь два дня тому ранил. Дома лежит. Без него охотиться трудно. Старый я совсем. А ему мясо надо, чтоб лечился. А вы зайца спугнули.
— Да дадим мы тебе мясо, — поморщился Людоед.
— Да я не про то. Сох. Шумит самолет сильно. Вы потише в следующий раз. Да? Куобах пугается. Ёлленэх давно не кормит.
Варяг вздохнул и потер лоб.
— А куобах кто такой?
— Заяц это. — Старик закивал головой.
— А оленах?
— Ёлленэх? Ты на ней стоишь.
