перенапряжению физических и моральных сил, а следовательно, и большому риску. Ясно, на плечи руководителя ложилась вся полнота ответственности за исход.
Вновь задумались командиры. Но что придумаешь, если иного выхода нет?
Осуществить рискованный план взялся автор — Богомолов.
Маленькое помещение летной столовой энского аэродрома в зависимости от необходимости превращалось в командный пункт, учебный класс либо клуб того или иного полка. Сегодня после ужина оно заполнилось летчиками 13-го. Они сидели на лавках и на полу, стояли, прижавшись к бревенчатым стенам, и, сдерживая дыхание, внимательно слушали командира. Василий Павлович Богомолов говорил, стоя у обеденного стола возле окошка. Слабый свет аккумуляторной лампочки скупо освещал его стройную фигуру, поблескивающий эмалью орден Красного Знамени, крепкие ноги, обутые в желтые собачьи унты. На утомленном лице резко обозначались складки на лбу и у рта, мешки под глазами, припухшие веки. Комполка довел до летного состава боевую задачу и сделал паузу, собираясь сказать главное. Склонив по привычке голову к правому плечу, он медленно провел ладонью по высокому, с залысинами лбу, по гладко зачесанным назад русым волосам, сжал и отпустил подбородок. Серые глаза из-под кустистых бровей пытливо всматривались в летчиков, оценивали, взвешивали: смогут ли они выдержать то, о чем он сейчас собирался сказать?
— Соколы мои! — сильный голос командира заполнил тесное помещение, эхом отдался в сердцах летчиков: так он их ни разу не называл. — Трудности скрывать не стану. Кому-то из вас завтра придется совершить по два вылета. Причем садиться, вероятно, придется в полутьме. Я понимаю, это большой риск, выдержать такое сможет не каждый. Но у нас нет другого выхода. Конвой мы не можем оставлять без прикрытия даже на десять минут. Обстановка на фронте вам известна: враг в Воронеже, под Сталинградом, вырвался к Кавказу. Там сейчас, как воздух, нужны те самые пушки, танки, боеприпасы, автомашины, которые везет восемнадцатый конвой… В первую смену мне нужны три экипажа. Возьму только добровольцев. Конечно, я мог бы приказать, отобрать. Но, считаю, правильнее будет, если каждый сам все взвесит. Думайте! Повторяю: риск велик, но необходим. О своем решении доложите после перерыва. Все. Перекур!
— Разрешите, товарищ командир? — вскочил Усенко. — Прошу доверить первый вылет моему звену. Ручаюсь…
— Перерыв! — повторил Богомолов, даже не посмотрев в сторону командира звена, и первым шагнул к выходу.
Константин угрюмо дымил козьей ножкой. Он-то хорошо знал характер комполка: решение принимал продуманные и потому никогда их не отменял. А раз не стал слушать его, Усенко, значит, из первой смены уже исключил. Теперь никакие доводы и просьбы не помогут! Как всегда в таких случаях, летчик стал анализировать, искать причину немилости. Неужели из-за бомбардира? В последнее время на бомбардиров Косте не везло: Гилима врач отправил в госпиталь — открылась рана на ноге, Лопатину приказали вернуться к штабным обязанностям, и он улетел на базу. Вместо него в экипаж по просьбе летчика назначили младшего лейтенанта Обойщикова. Как штурман, тот был хорошо подготовлен и достаточно опытен, но с Усенко в воздухе еще ни разу не поднимался. Вероятно, предположил летчик, это и явилось основной причиной решения командира полка.
Летчики курили, погрузившись в нелегкие думы.
— Кончай перекур! — раздалась команда. — Заходи!
Ночью неожиданно ударил такой сильный мороз, что покрыл льдом бесчисленные лужи, оторочил инеем мох и валуны. Поеживаясь от холода, Усенко прислушивался к похрустыванию льда под унтами и быстро шагал за синим лучом карманного фонарика, направляясь к «семерке». Настроение у него не в пример вчерашнему было преотличное: вчера, как и следовало ожидать, все летчики без исключения изъявили добровольное желание лететь в первую смену, но командир авиаполка, что было неожиданным для многих и, прежде всего, для самого Усенко, взял с собой его молодежное звено. «Старички», естественно, обиделись, особенно Устименко, но Константин с Кронидом ликовали и мысленно благодарили судьбу за подарок, даже не задумываясь о причинах такого везения.
Между тем такие причины были, и крылись они в добром имени летчиков. Майор Богомолов хорошо знал звено Усенко. Константин был у него постоянным и надежным ведомым, уже много раз отличившимся здесь, в небе Заполярья. Комполка верил ему, как себе. Под стать звеньевому были и подчиненные: с сержантами Новиковым и Макаровым Богомолов пролетел по огромному маршруту от Казани до Архангельска, узнал их выносливость, а недавно на Базе проверил технику пилотирования по приборам и еще раз убедился в хорошей подготовке молодых пилотов. Поэтому, когда на постановке боевой задачи лететь первым вызвался Усенко, Василий Павлович мысленно одобрил его рвение. Он знал, что командир звена слов на ветер не бросает и если сказал «ручаюсь», то положиться на его ручательство можно, полностью.
Командир 13-го утвердил состав четверок и ведущих пар, время их вылетов. Первая группа вылетала с рассветом, вторая — капитана Щербакова — час спустя.
В назначенное время летчики поднялись, позавтракали и теперь спешили к своим машинам.
Было еще темно, но жизнь на аэродроме уже бурлила: в разных его краях тишина взрывалась могучим гулом — техники прогревали авиамоторы.
Прислушиваясь к этим гулам, Константин старался уловить «свой». Но в той стороне, куда он спешил, было тихо. Это беспокоило летчика: вдруг Александров подвел, не успел подготовить самолет к вылету? Сентябрьские ночи в Заполярье всегда холодные, а иногда и морозные. Поэтому техники с вечера сливали воду, а поутру заправляли двигатели горячей, таская ее ведрами с камбуза. Отсутствие гула могло означать неприятность.
Но командир звена тревожился напрасно: Александров не спал с полуночи и не только давно прогрел моторы, но и дозаправил бензиновые баки «под пробки», как любил летчик. Поэтому, когда Усенко появился перед машиной, техник доложил:
— Товарищ лейтенант! Самолет номер семь к полету готов. Моторы опробованы, баки заправлены, ленты боекомплекта подведены к приемникам, бомбы подвешены. Все в порядке!
— Спасибо, друг! — обрадованный летчик пожал руку техника. Вдруг он осветил фонарем свою ладонь: она была в… крови. — В чем дело? Что… что с вашей рукой, Александров?
— Да так! Ничего! — смутился тот.
— Доложите! — строго приказал командир.
— Понимаете, товарищ лейтенант, неосторожность. Спешил, а тут мороз, пропади он пропадом. В рукавицах работать не с руки, а шерстяных перчаток не дают.
— При чем здесь мороз и шерстяные перчатки?
— Так я же схватился голой рукой за мотор! А он холодный! Ну… кожа к металлу прикипела, а я вгорячах рванул. Ничего! Мы, технари, народ терпеливый, до свадьбы заживет!
— Почему не перевязал?
— А когда? Нас же только двое: я да Матюхин.
Технического состава в Энске не хватало, на самолетах трудилось всего по технику и вооруженцу. Они-то и готовили боевые вылеты. Но как Александров с такой рукой трудился в темноте на морозе?
Летчик сдернул с рук тонкие шерстяные перчатки.
— Возьми!
— Что вы? — отшатнулся тот. — Я обойдусь. А вам нельзя!
— Разговорчики! — нарочито сердито прикрикнул Усенко и, тронутый самоотверженностью техника, ласково взял его за плечи. — Спасибо, друг! Половиной своих успехов я обязан тебе. Но, прошу, как выпустишь нас в воздух, иди к врачу.
— Не-ет! — категорически отказался тот. — Ни за что не пойду! Что вы, не знаете Ивченко? Упрячет в лазарет, как пить дать! А кто будет готовить «семерочку»? Уж лучше сам! Да вы, товарищ командир, не беспокойтесь! Заживет. Слово!
Едва забрезжил рассвет, как первая смена «Петляковых» поднялась в воздух и легла курсом на северо-запад. Впереди группы летел Богомолов с Новиковым, позади Усенко и Макаров. Густая мгла плотно
