там тоже выступали. Две песни спели, – сыпала Маша совершенно несущественными подробностями. – И Игорь пригласил меня солисткой в свою группу. Я сказала об этом Женьке, он, естественно, устроил истерику. Я так мучилась, ты себе не представляешь! – страдальчески закатила глаза Маша. – Но дело в том, что Женька не стремится даже к раскрутке, к успеху. Ему на публику, грубо говоря, плевать. Сколько раз ему предлагали помощь… Да в тех же «Окнах» Можайский к нему подошел и предложил студию свою, деньги на аппаратуру и все такое. Так он наотрез отказался и слышать ничего не хочет! Он вообще очень странный парень, Женька. Хотя и талантливый. Это все говорят. А он, дурак, заладил как попугай: «Не собираюсь ни под кого прогибаться и подстраиваться!» Вбил себе в голову, что если он свяжется с каким- нибудь продюсером, то обязан будет выполнять все его требования. А он, видите ли, хочет быть свободным художником и петь то, что душа его требует, а не то, что ему скажет какой-то богатый дядя! – Последние слова Маша произнесла с нескрываемым раздражением и досадой.
– Отчасти он прав, – заметила Черепашка.
Но Маша, состроив обиженную мину, протянула:
– Скажешь тоже! Даже странно слышать от тебя такие слова. Понятное дело, чтобы прославиться, нужно идти на компромисс. Но в том-то и штука, что Женька не хочет стать знаменитым! Совершенно искренне, понимаешь? Его и так все устраивает. А я хочу прославиться. И добьюсь своей цели, чего бы мне это ни стоило. – Глаза ее горели решимостью и злостью.
Вздохнув, Черепашка поинтересовалась:
– Так тут, – она ткнула пальцем в футляр, лежащий на столе, – Женины песни?
– Да нет же! – замахала на нее руками Маша. – Здесь песни Игоря. А пою их я. Моя новая… в смысле, наша группа, – поправилась она, – называется «Грачи прилетели». Не слышала о такой?
– Нет, – пожала плечами Люся.
– Я так и думала, – нахмурила брови Маша. – А мы с Игорем, между прочим, две недели назад послали тебе на передачу диск, – сказала она с упреком.
– Во-первых, в редакцию приходит очень много материалов, и мы просто не успеваем прослушать все кассеты и диски, – принялась было оправдываться Люся и сама себе удивилась: «Какого черта!» – А во- вторых, – сказала она более твердым тоном, – не я решаю, с какой группой работать, а с какой нет.
– А кто же это решает? – Теперь в голосе Маши слышались нотки разочарования и недоверия.
– У нас целый штат сотрудников, – уклончиво ответила Черепашка. – Музыкальные редакторы, режиссер, продюсер проекта. Конечно, мое слово тоже имеет определенный вес, но к нему прислушиваются в самую последнюю очередь. Так что…
– Не ври! – резко перебила ее Маша. – Ты ведущая, значит, тебе и решать.
– Ошибаешься, – сухо возразила Черепашка и поднялась: – Извини, но мне уже действительно пора.
– Подожди! – Маша испуганно схватила ее за руку. – Ну, еще пять минут… Пожалуйста!
Черепашка сдалась, решив, что лучше потерпеть лишних пять минут, чем в течение получаса препираться с этой настырной девицей, которая, как стало ясно, своего не упустит. А в Люсе она явно видела свой шанс.
– Короче, теперь я пою в «Грачах», – сказала Маша, прикуривая новую сигарету. – У Игоря, между прочим, и студия есть домашняя, очень, кстати, неплохая, и аппаратура – не чета Женькиной! А главное – Игорь не такой дурак, чтобы от раскрутки отказываться. Спит и видит, как его песни на радио крутят… Пообещай, что послушаешь диск! – потребовала вдруг Маша.
– Обещаю, – сказала Черепашка для того только, чтобы побыстрей прекратить разговор.
– Короче, – продолжала Маша, приободрившись, – первое время я на два фронта работала – с Женькой в «Кругах» пела и с «Грачами». Все пыталась уговорить Женьку сделать нормальную запись, отнести на радио или в твою передачу послать. У нас же с ним был роман…
– А ты его любишь? – неожиданно для себя самой перебила Машу Черепашка.
– Я его не понимаю, – отрезала Маша. – И никогда не понимала.
– Я же спросила, любишь ли ты Женю! Ведь он ради тебя…
– Сейчас уже точно нет, – призналась Маша. – А раньше – не знаю… Не могу я на такие вопросы отвечать! – Она перекинула через плечо свою тяжелую косу. – В общем, в конце концов я от Женьки ушла к Игорю. В смысле, петь ушла… А потом и вообще ушла. Сейчас у меня с Игорем роман. Даже не знаю, что теперь делать… Может, посоветуешь?
– Зачем же ты тогда сказала Жене, что если он устроит тебе встречу со мной, то ты останешься с ним? – С каждой секундой Люсе становилось все трудней и трудней общаться с этой девушкой.
– Во-первых, не верила, что он сумеет это сделать… При его-то отношении к таким вещам! А во- вторых… Даже не знаю… – уставилась в окно Маша. – Должна же я была ему хоть что-то сказать!
– А Женя знает про Игоря?
– Нет! Что ты! – испуганно запричитала Маша. – Он тогда точно бы с этой крыши спрыгнул! Ну что мне теперь делать? – Она с таким неподдельным отчаянием посмотрела на Черепашку, что в первую секунду та даже поверила в ее искренность.
– И все-таки мне кажется, было бы лучше, если б ты ему сказала обо всем честно, – уже в который раз тяжело вздохнула Люся. Все это становилось невыносимым. – Кстати, дай мне, пожалуйста, Женин телефон.
– Зачем? – Машины светлые брови так и подпрыгнули вверх.
– Хочу позвонить его маме, узнать, в какую больницу его положили.
– Ты собираешься рассказать ему про Игоря?
– Зачем мне это нужно? Разбирайтесь сами в своих отношениях. Я должна перед ним извиниться, – сказала Люся и тут же об этом пожалела. Не стоило пускаться в откровения с этой взбалмошной девицей.
Но та, даже не спросив Люсю, что такого она сделала Жене, что теперь должна извиняться перед ним, быстро написала на клочке бумаги Женин телефон.
– Ты забыла наш диск! – выбежала в прихожую Маша, когда Черепашка уже уходила.
Люся молча сунула в сумку плоскую прозрачную коробочку.
– Обязательно послушай! Ты пообещала!
7
Покидая Машину квартиру, Черепашка чувствовала себя совершенно опустошенной. Никогда она еще так не уставала. Даже после шести часов непрерывной съемки. Женя, Гена, Маша… У всех проблемы, и они, эти чужие проблемы, каким-то странным образом перекрещиваются и сходятся именно на ней. Но самым удивительным было то, что помимо безумной усталости Люся испытывала сейчас чувство вины. И перед Женей, и перед Гешей, и даже перед напористой и малосимпатичной Машей.
«А перед ней-то в чем я провинилась? Бред какой-то… Надо как-то бороться с этим, – подумала Люся, спускаясь в метро по эскалатору. – Это же самый настоящий комплекс вины! Почему я всю жизнь, что бы ни случилось, ощущаю себя виноватой?»
Люся запретила себе думать о Маше. С ней и так все было ясно. И о Геше тоже запретила. А вот Женя… Тот его взгляд, полный… нет, не упрека, а недоумения, страха и отчаяния…
«Меня оправдывает лишь то, что я действительно думала, что его отпустят, – пыталась уговорить себя Черепашка, но тут же в голове возникало возражение: – Но ведь Женя-то об этом не знает! Он поверил мне, а я… Теперь он считает меня предательницей, обманщицей… Сегодня же позвоню его маме…»
В поисках Жениного телефона Люся была вынуждена вытряхнуть из сумки все содержимое. Там, у Маши, она машинально сунула клочок бумаги в сумку и теперь никак не могла его отыскать. Уже в который раз перетряхивала она бумаги, кошелек, перелистывала блокнот, но Женин телефон как сквозь землю провалился. Совершенно без всяких мыслей Черепашка вертела в руках футляр с диском, тот самый, что всучила ей Маша. Она открыла прозрачную коробочку, и тут из нее, подобно пожухлому листу, выпал
