вошли и такие лица, о которых в оповещении совета организации от 6 июля 1946 года будет сказано: «За военный период в ряды Союза попали, по нашей оплошности или ошибке, люди не подходящие и случайные»[397].
Дабендорф отличался от Вустрау своей массовостью. До ноября 1944 года десять учебных сборов закончили около 5 тысяч курсантов. Начальником курсов с февраля по август 1943 года был генерал-майор И.А. Благовещенский, с августа 1943 по октябрь 1944 года — генерал-майор Ф.И. Трухин, а с октября 1944 и до весны 1945 года — майор Г.А. Пшеничный. В бытность на этом посту Благовещенского Трухин заведовал учебной частью курсов. Пшеничный сменил Трухина после назначения последнего начальником штаба Вооруженных сил КОНР. К тому времени курсы в Дабендорфе утратили былое значение[398]. Таким образом, большую и наиболее важную часть времени своего существования идеологический центр власовского движения находился под руководством члена Совета НТС Трухина. Он, вне всякого сомнения, играл ключевую роль в Дабендорфе, однако вопрос о том, насколько важным фактором в этой связи была его принадлежность к организации солидаристов, остается открытым. Мемуаристы из НТС сходятся во мнении, что костяк подобранного при активном участии Трухина преподавательского состава состоял преимущественно из членов Союза. Вместе с тем существует весьма жесткая оценка деятельности старых и новых членов НТС как в Дабендорфе, так и во власовском движении вообще. Активный его участник, эмигрант второй волны Н.А. Троицкий (Нарейкис) вспоминает: «Зайцев не проявлял в Дабендорфе, что он член НТС… Штифанов был очень затронут советизмом… Рар и Казанцев ничего общего не имели с освободительным движением, хотя и претендовали на это. Казанцев главным образом занимался составлением листовок, сбрасываемых с немецкой стороны. Рар главным образом работником внутреннего порядка. И я не знаю, что они делали по линии НТС в своих работах…»[399] Оценивая деятельность новых членов НТС, необходимо учитывать, насколько серьезно они воспринимали свое членство в организации солидаристов. Кем они воспринимали себя прежде всего — членами НТС, принимающими участие во власовском движении, или участниками движения, вступившими в НТС. Критерием являются действия людей в послевоенные годы — либо сохранение членства в союзе, либо переход в одну из ветеранских организаций РОА. Штифанов, Зайцев, Казанцев и Рар остались в НТС. Бесспорно одно, НТС всеми силами стремился внедрить свою идеологию во власовское движение, надеялся, что оно станет той «третьей силой», о которой солидаристы размышляли еще в предвоенное время.
В воспоминаниях Троицкого нашел отражение конфликт между представителями белой эмиграции и выходцами из СССР. «Энтээсовцы, — полагает Троицкий, — не поняли, по существу, что из себя представляет Советский Союз. А вот в отношении власовского движения они претендовали на многое. Они были как будто бы старшими, как будто бы понявшими больше, чем мы, вышедшие из Советского Союза»[400].
Контакты НТС и власовского движения осуществлялись не только в области идеологии. НТС начал заранее создавать почву для дальнейшего развития власовского движения в более перспективных, как тогда казалось, условиях. Руководство НТС было уверено, что конфликт между Западом и СССР неизбежен, что союз их временный и вызван к жизни только наличием общего врага. Падение гитлеризма неизбежно приведет к краху антигитлеровской коалиции. Солидаристы делали ставку на установление контактов с западными демократиями. Летом 1943 года эмиссары НТС искали встречи с представителями американского и британского правительств. Посредником был сотрудник Международного Красного Креста Г. Брюшвейлер — швейцарец, по долгу службы посещавший Берлин. НТС представлял М. Гроссен, также гражданин Швейцарии. В начале весны 1944 года член Исполнительного бюро В.Д. Поремский привез в Париж распоряжение: с момента освобождения Франции западными союзниками А.П. Столыпин, председатель французского отдела НТС, должен полномочно представлять организацию и установить контакты с представителями демократических стран. Особое значение придавалось новому правительству самой Франции — именно от него, как полагали солидаристы, будет зависеть сохранение русских антисоветских боевых частей[401].
Власов, в свою очередь, пытался помочь арестованным гестапо членам НТС сразу же после своей официальной встречи с Гиммлером в сентябре 1944 года. К успеху в тот момент это не привело, арестованные оставались под стражей до 4 апреля 1945 года, причем некоторые из них находились в камере смертников. При подходе Красной армии к Берлину третий запасной центр руководства НТС создал вооруженную группу под руководством Меандрова для нападения на тюрьму Александерплац и освобождения заключенных там соратников. Но Власову в конце концов удалось добиться освобождения узников легальным путем. Одну из двух групп освобожденных Президиум КОНР взял на попечение и по железной дороге отправил на юг Германии[402].
О формировании власовского движения руководителям российской военной эмиграции стало известно в начале 1943 года. До этого времени белогвардейские активисты занимались отстройкой собственных воинских структур в составе германских вооруженных сил. С лета 1943-го военные эмигранты стали предпринимать попытки установить взаимоотношения с видными представителями власовского движения.
Характер и сущность этих взаимоотношений полнее всего отражен в переписке начальника Объединения русских воинских союзов (ОРВС) генерал-майора А.А. фон Лампе с другими руководителями военной эмиграции, прежде всего — полковником С.Д. Гегела-Швили, руководителем Юго-восточного отдела ОРВС. Первое такое письмо датировано 14 марта 1943 года, то есть оно было написано спустя 11 дней после опубликования в газете «Заря» открытого письма А.А. Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом». «Вся затея с Власовым, — писал фон Лампе, — основывается
В следующем письме руководитель ОРВС сообщал, что «многое из того, что говорят Власов и Малышкин, вполне отвечает и нашим взглядам и тому, что мы говорили и говорим. Но многое еще неясно, и еще нельзя сказать… сможет ли РОА иметь успех в борьбе против Красной Армии. Одного утверждения, что национальная идея у РОА „чистая“ и „настоящая“, а у большевиков „ложная“ и „опошленная“, — мало для того, чтобы выбить из рук Сталина его оружие — ставку на „патриотизм“ и на „Отечественную против „захватчиков“ войну“. Мы будем верить, — заканчивает фон Лампе, — что РОА будет иметь успех и сможет стать Кадром Русской Национальной Армии…»[404].
Здесь достаточно характерно для белоэмигрантских лидеров расставлены акценты — РОА как кадр Русской национальной армии, в то время как сам генерал Власов ставил вопрос совершенно иначе — задействовать или нет белых эмигрантов в
Процитированное письмо написано 8 июня 1943 года. В этот день состоялось совещание в резиденции Гитлера в Бергхофе, на котором решался вопрос о дальнейшей судьбе русских воинских формирований в вермахте и о судьбе самого генерала Власова. Именно тогда Гитлер принял «окончательное» решение: русских в единую армию под командованием Власова не объединять, все разговоры о РОА вести только в пропагандистских целях[405]. Разумеется, фон Лампе не мог знать о принятом фюрером решении. Но данное совпадение довольно красноречиво свидетельствует о несбыточности надежд руководителя ОРВС на создание единой РОА в тот период.
С самого начала войны немецкие власти чрезвычайно настороженно относились к российской эмигрантской печати. Перед выпуском каждого номера газеты, журнала или иного информационного сообщения два экземпляра представлялись в Опорный пункт Управления делами русской эмиграции (УДРЭ). Только по возвращении одного из них с пометкой цензора издание могло быть разослано читателям[406]. По сообщению Гегела-Швили, являвшегося ответственным издателем «Информации Юго-Восточного Отдела ОРВС», во вверенном ему органе печати было невозможно публиковать статьи политического храктера[407].
