Председатель грустно засмеялся.
– Ах, Егор, Егор! Гляжу на тебя: на фронте бы самое твоё место в штрафбате. Ну что ты, как танк, прёшь? Я уж тебе давеча мигал, а ты знай своё. Ты думаешь, он тебя пугал насчёт волчицы? И не думал. Приедут и застрелят, и ничего ты не сделаешь. Он же тебе сказал: по закону. А по закону он прав, и нечего тебе хорохориться.
– Ну и пусть прав, а убивать не дам.
– Да ну тебя к ляду! Чего ты как бык упёрся? Ты вот спрашиваешь: а где же этот? Да уехал. Я же видел: сойдётесь ещё раз, добром не кончится. Вот я ему и сказал: езжай домой и ни о чём не беспокойся, волчицу и без тебя ликвидируем. Обломаю, мол, Егора, он парень ничего, только подъехать к нему надо. Понял, как дела делаются? А теперь слушай, что дальше скажу. Чтобы завтра же ни волчицы, ни волчат в деревне не было. Веди их, куда хочешь, только подальше.
– Веди! Да Петька теперь спать не станет, караулить будет. Это же он бумагу настрочил, что я, не знаю? Разнюхает, что обманули, тебе же хуже будет.
– А это уж не твоя забота, ты делай, что тебе велят. Что б завтра же, понял? Узнаю, что не сделал, пеняй на себя.
Ночью Егор спал и не спал, а как только посветлело, сходил в погреб за мясом, захватил с моста мешок и пошёл к волчице. Она встретила его, зевая и потягиваясь, за ней вылезли и волчата, только заспанные и вялые. Но учуяв мясной запах, сразу оживились, потянулись к Егору носами.
– Вот такие дела, ребятишки, – сказал Егор. – Не дают нам двух дней, велят сегодня сматываться. Ешьте давайте да пойдём.
Пока семейство, урча, насыщалось, Егор ходил взад-вперёд около конуры и поглядывал по сторонам. Ему везде мерещился Петька. Не удержался-таки, живоглот, накляузничал. Председателю больше не стал, накатал прямо в район, думает, там медаль ему дадут за это. Небось уже встал, зырит.
Но Петькины окна были занавешены, труба в доме не дымила – спали. Вот и дрыхните, усмехнулся Егор. Встанете, а нас уже и след простыл.
Укладывать волчат в мешок при волчице Егор не стал. Кто её знает, о чём подумает? Покажется, что забираю, начнёт рваться, а нам шум ни к чему.
Он отвёл волчицу к плетню и там привязал её. Но она уже почуяла какое-то напряжение и, пока Егор засовывал волчат в мешок, дёргала цепь и поскуливала.
– Ладно, не сходи с ума, – сказал Егор, подходя к ней. – Вот твои волчата, целы. – Он дал волчице понюхать мешок, и она вроде успокоилась. Егор отвязал цепь, закинул мешок с волчатами за спину. – Пошли.
Пока он вёл волчат по огороду, она шла понуро, без интереса, но едва за калиткой открылись глазам луг и лес, волчица вся переменилась. От понурости не осталось и помина, тело волчицы напряглось, и она так натянула цепь, что чуть не вырвала её из рук.
– А-а, проняло! – сказал Егор. – В конуре сидела, как жучка, а тут ишь разошлась!
Волчица в эти минуты действительно ничем не напоминала то существо, которое жило в конуре. Там она была какая-то пришибленная, взъерошенная, даже ростом казалась меньше, а сейчас вся её шерсть стала волосок к волоску, а движения приобрели упругость и силу. Чёрный, сразу повлажневший нос волчицы с жадностью вдыхал луговой воздух, а насторожённые уши ловили каждый звук близкого леса.
Прошли мимо бани, и Егору отчётливо представилось, как год назад он сидел здесь и вдруг увидел, как волк гонит Дымка. И как выскочила из кустов волчица, и как он, заорав, побежал на волков с веником. Год, целый год прошёл! И надо же: вот он идёт, а рядом – волчица!
Натянув цепь и не обращая на Егора никакого внимания, она неотрывно глядела вдаль, за луг, за которым шумел и покачивался лес. И во взгляде волчицы не было ничего, кроме страстной устремлённости к этому лесу, который притягивал и манил её сильнее всех привязанностей на свете.
И Егор вдруг почувствовал ревнивый укол. Равнодушие к нему волчицы показалось несправедливым и обидным. Полтора года возился с ней, чего только не вытерпел, кормил и поил, и эта сучонка враз всё забыла. Отпусти сейчас цепь – рванёт и не оглянется. Разве что про волчат вспомнит.
Соблазн испытать волчицу всё сильнее разжигала Егора. А что? Чего он действительно ведёт её? Всё равно отпускать, снимай цепь, и пусть бежит.
– Ну-ка, постой! – сказал Егор.
Он положил мешок с волчатами на землю и расстегнул волчице ошейник.
– В лес захотела? Давай дуй!
Сначала волчица словно не поняла, что её освободили. Цепь с ошейником уже валялась на земле, а она всё ещё стояла. Но это длилось только миг, а затем волчица, низко пригнувшись, будто вынюхивая какой-то след, стремительно рванулась к лесу. Думая, что она вот-вот остановится, обернётся, Егор смотрел, как волчица пересекала луг и мелькнула в кустах. Но и луг и кусты остались позади, волчица показалась возле леса, и он поглотил её. Лишь разошлись и снова сомкнулись низкие ветки, обозначив место, где она пробежала.
Такого номера Егор от волчицы не ждал. Неужто смылась? Ладно он, а волчата? И про них, что ли, забыла? Да кто ж она после этого, подлюка такая?!
Но потом Егор подумал, что зря он так разошёлся, не могла волчица убежать. Ошалела от радости, побегает и вернётся. Волк небось где-нибудь рядом крутится, может, встретятся, да и обговорят всё. А заодно и помилуются, а то всё тайком да тайком.
Егор сел возле мешка и стал ждать. Волчата копошились в мешке, но он не стал их развязывать – не хватало, чтобы и эти разбежались, потом не соберёшь.
А если не вернётся? Бросают же волки выводок, когда найдёшь логово. Может, и сейчас решила, что лучше унести ноги. Ну и чёрт с ней тогда! Отнесёт волчат, и его дело сделано, он им не нянька.
День набирал силу и обещал быть таким же душным и жарким, как вчера.
