– Собирайся, Егор, поедем. Ты человек в этих делах опытный, на месте покумекаем, что да как.
– Да чего мне собираться, Степаныч? Махорку только возьму в шалаше да квасу глотну, а то в горле всё пересохло по такой жарище.
– Давай. Я тебя у дороги подожду.
И только теперь Егор увидел в стороне председателева жеребца, запряжённые в двухколёсные рессорные дрожки, на которых председатель ездил летом.
До Чёртова, давно заброшенного, местами заболоченного луга, где из года в год пасли колхозное стадо, по прямой было километра три, по дороге же набиралось раза в два больше, и у Егора было время, чтобы кое о чём подумать.
Ещё не зная подробностей волчьего нападения, Егор о многом уже догадывался – и о том, что за волки напали, и о том, почему они зарезали столько овец. Но пока что он не лез ни с какими разговорами к угрюмо молчавшему председателю, сейчас Егора занимала не столько свалившаяся беда, сколько необъяснимая, но явно обнаружившаяся связь между случившимся сегодня и тем, что произошло с ним самим неделю назад ночью. Егор давно не верил ни в чих, ни в сон, однако чем другим можно было объяснить эту связь? Тут и там одно цеплялось за другое и тянулось друг за другом, как нитка за иголкой. С чего, спрашивается, проснулся в тот раз? Всегда спал как убитый, хоть из ружья над ухом стреляй, а тут вскочил. Будто позвал кто. А дальше пошло-покатилось: то показалось, что волчица за окном, то на огород кинулся. И сердце все дни ныло. И вот – сошлись. Но как, почему сошлись, Егор даже представить не мог. Конечно, многое можно было свалить и на то, что заспался тогда и что сам вдолбил в голову, будто волчица пришла, ну а с другим- то как? Душа-то ведь болела? Ведь всю неделю ходил и знал: какая-нибудь напасть да стрясётся. Тут-то на что валить? Не на что. Что было, то было: подавался знак. Вот только кем? Не волчицей же? Как она могла его подать? А хоть бы и могла, то зачем? О нём, что ли думала, о Егоре? Смех, ей-богу!
Однако, как ни противился Егор такой мысли, а только этим и можно было хоть как-то объяснить ночные чудеса. Как и многие охотники, Егор был убеждён: звери могут отгадывать чужие мысли. А уж волки в особенности. Ту же волчицу взять: ведь сколько раз, незаметно наблюдая за ней, он наталкивался на такой осмысленный волчий взгляд, что ему становилось не по себе от этой жутковатой звериной проникновенности. Так мог смотреть лишь тот, кто читал в чужой душе, от кого нельзя было спрятать её движений.
Но как всё это перенести на то, что случилось? Тут выходила полная чертовщина, в какую и захочешь, да не поверишь. Не могла волчица ни о чём предупреждать, не могла. Просто совпало одно с другим, и больше ничего. А уж как совпало, кто его знает…
Ещё не доезжая до Чёртова, они услышали рёв и мычание взбудораженного стада, а когда сошли с дрожек, Егору показалось, что мёртвыми овцами завален весь луг. Они лежали повсюду, и не верилось, что их только четырнадцать, а не тридцать или пятьдесят. Но председатель ничего не преуменьшил, просто овцы, спасаясь от волков, кидались в разные стороны и теперь лежали там, где их настигли звери.
Переходя от одной туши к другой, Егор везде видел одну и ту же картину: шеи у всех овец были располосованы так, словно по ним прошла коса, а не звериные зубы. Егор не раз видел этот страшный волчий укус. Опытный, матёрый волк за один мах разрывает до кишок бок лосю, а тут какая-то овца. Её волк зараз заваливает.
– С ума посходили, сволочи! Скольких положили, а хоть бы одну сожрали! – недоумённо сказал председатель, и это недоумение было простительно ему, человеку, далёкому от знания волчьих повадок и привычек; что же касается Егора, то он с самого начала понял, в чём тут всё дело. Волки не охотились. Молодых учили. Август – самое время для натаскивания, и в эту пору волки режут жуть сколько скота. Четырнадцать – это ещё хорошо, бывает, кладут и больше двух десятков. И не жрут при этом. Навалят, как на бойне, а ты потом как хочешь, так и разбирайся.
Сегодня был тот самый случай, а уж кто разбойничал, об этом Егор догадался сразу – волчица со своими. Другой стаи в округе не было, и, хотя соседняя деревня стояла ближе к болоту, волки не изменили своего правила, не стали следить у соседей, а пришли сюда. Чем это грозило стае, можно было понять, глядя на решительное и злое лицо председателя, наверняка строившего планы, как отомстить волкам. Нехитрые рассуждения должны были неминуемо привести председателя к выводу, к которому пришёл бы всякий, кто знал историю волчицы, и Егор с беспокойством ждал, что председатель вот-вот спросит: а не твои ли это волки, Егор? Пришлось бы отвечать по правде, потому что врать хоть кому Егор не любил. Но и выкладывать всё по совести не хотелось. Егор не собирался брать волчицу под защиту – чего защищать, когда наломала дров, однако выдавать её с головой язык не поворачивался. Поэтому он искренне обрадовался, увидев подходившего к ним пастуха, – неприятный разговор с председателем на время отдалялся.
Пастух, старик лет под семьдесят, весь изломанный многолетней тяжёлой работой, видно, чувствовал себя виноватым во всём и смотрел так жалобно, что председатель не выдержал:
– Да не смотри ты так, дед Иван! Ты-то тут при чём? Расскажи лучше, как дело было.
Пастух, убедившись, что никакое наказание ему не грозит, стал рассказывать.
Выходило, что он сидел вон там и плёл из прутьев корзину. Подпаска не было, дед послал его поискать грибов, а стадо паслось, и всё было спокойно. А потом из кустов вдруг выскочили волки и бросились на овец. Пастух сначала растерялся, а потом вспомнил, что у него в шалаше ружьё, и побежал за ним. Но пока он добежал на своих колченогих ногах до шалаша, да пока вытаскивал из сумы патроны, волки уже разорвали невесть сколько овец. Пастух стал стрелять, но не по волкам, потому что боялся попасть в скотину, а вверх, и волки убежали. По словам старика, волков было так много, что он не успел сосчитать их. А потом на выстрелы прибежал подпасок, и старик велел ему что есть духу бечь в деревню, а сам стал собирать разбежавшееся стадо.
– А собака? – спросил председатель. – Неужели ничего не учуяла?
– Кутька-то? Не, ничего. Со мной рядом лежал, а когда волки, значит, выскочили, Кутька-то хвост поджал, да и дёру. Паршивая собачонка, Степаныч. Курей только по огороду знай гоняет, а чуть что – сразу под крыльцо.
– На кой чёрт тогда держишь? Завёл бы другую.
– А откуда волки выскочили? – спросил Егор.
– Волки-то? Да вон оттель, – показал старик на кусты, и Егору стало ясно, почему Кутька не учуял стаю: волки, как всегда, подобрались против ветра.
– Ну ладно, дед Иван, иди, – сказал председатель. – Я конюху велел, приедут за овцами.
