состоит из этих гигантских поясов, поставленных один на другой и сваренных вместе.
Токмаков увидел много нового в переменчивом пейзаже стройки.
Домна вытянулась за эти дни вверх.
Теперь, стоя у ее подножия, приходилось сильно запрокидывать голову, чтобы следить за монтажниками, работающими на высоте.
Конечно, хорошо, что монтажники забрались за шесть дней так высоко. Но обидно, что все сделано без тебя.
Кто-то закричал сверху. Кажется, Пасечник. Что случилось? Пасечник размахивает руками, виден его искаженный рот. С кем же он переговаривается? Ах, с Матвеевым!
Токмаков сразу и не заметил старика.
— Эй, там, наверху! — надрывался Матвеев. — Опять у вас все замерзло?
Матвеев изнывал от жары. Он снял кепку и вытер лысину.
— Наше вам с кисточкой, товарищ прораб! — донеслось сверху.
Это снова кричал Пасечник. Он беззаботно шагал на высоте по узкой-узкой балочке. Токмаков погрозил ему кулаком.
— Уже грозишь? Значит, выздоровел на сегодняшний день! — кто-то хлопнул Токмакова по больному плечу.
Токмаков вздрогнул, круто обернулся и увидел Гладких.
— Это ты ладно придумал, что вышел на работу! Главное сейчас что? Главное сейчас, в свете последнего решения, — сборка на земле. Это я тебе как группарторг говорю. Надо тебе, Токмаков, целиком сесть на этот участок.
Токмаков отмахнулся:
— Ладно, ладно!.. У меня еще бюллетень. А ты. Гладких, о своей службе не забывай. Пасечник опять там без монтажного пояса разгуливает…
Но Гладких этого уже не слышал. Он побежал за кем-то вдогонку, ему нужно было обеспечить чью-то явку на какое-то собрание. Вечно Гладких кого-то зовет, разыскивает.
Но самого Гладких никто из монтажников не ищет, он никому не нужен. Как про него говорит Пасечник — льет воду на ветряную мельницу.
— Константин Максимович! Добрый день! — донесся мальчишеский голос.
— Здравствуй, Борис!
Борис сдернул кепку, и вихор встал на его темени торчком.
Токмаков подошел к лебедке, пожал Борису руку. Тот, весьма довольный, осмотрелся: все ли видели, что прораб здоровался с ним за руку?
— Наверху уже были? — Борис показал на макушку домны.
— Не собираюсь.
Токмаков намеревался сегодня лишь проведать своих монтажников, не вмешиваясь ни во что. Но не прошло и получаса, как он уже сидел, свесив ноги, на раскаленной солнцем стальной трубе. Перед ним был разостлан чертеж. Токмаков озабоченно потирал лоб.
Возле трубы стоял Матвеев. Он почесывал лысину и оправдывался:
— В натуре все правильно…
— В натуре, в натуре!.. А для чего тебе чертеж дан? Опять не прочитал как следует? Теперь возись, перевязывай!
Токмаков спрыгнул на землю, выхватил из рук Матвеева рулетку и начал вымерять трубу, чертить мелом на ее округлых боках: он искал центр тяжести, перед тем как заново перевязать трубу стропами и поднять на высоту.
— Интересно, чем прораб занимается! — услышал Токмаков насмешливый голос, и тут же Матвеев испуганно шепнул:
— Начальство!
Токмаков выпрямился и увидел рядом массивную фигуру управляющего Дымова, окруженного помощниками. К начальству уже присоединился и старший прораб Дерябин.
Начальники были в парусиновых костюмах и таких же картузах. Эти картузы на стройке — как генеральские фуражки.
— У вас что, бригадиров нет? — спросил Дымов. — А мастер стоит сложа руки?
— Все ясно! — раздался грубый бас. — Сначала проспал, а теперь аврал.
Это подал голос главный диспетчер Медовец, он на голову возвышался над окружающими.
— Промашка… — вздохнул Матвеев. — В чертеже заблудился…
— В ликбез запишитесь, если в чертежах не разбираетесь. — Дымов повернулся к Токмакову. — Над каждой трубой собираетесь так колдовать? Трафик в трубу вылетит! Почему прошлой ночью не было света на площадке?
— Я ночью здесь не был…
Токмаков выжидательно взглянул на Дерябина, но тот только пожевал губами.
— Вы не были, Дерябин не был. Теперь понятно, почему авралите. А наверх давно подымались?
— Шесть дней назад.
— Ну вот, видите. — Дымов повернулся к Дерябину и посмотрел на него, пригнув голову. — Очевидно, прорабы с вас пример берут!
— Товарищ Токмаков, собственно говоря, на бюллетене, — сказал Дерябин, помедлив.
— Если больной, так нечего здесь околачиваться. А пришел — надо работу организовать. И прежде всего — наверху! Кавардак у вас наверху! А сегодня царгу поставили — извольте радоваться: смещение центра!
— Как смещение?! — всполошился Токмаков.
— А вот так! — Дымов резко пригнул голову. — Шарманщиков этих спросите! — Он кивнул на геодезиста а реечника, стоявших в стороне.
Матвеев сокрушенно произнес:
— Правду, ее девать некуда. Шесть миллиметров в карман не спрячешь.
— Откровенно говоря, смещение центра имеется. И вам, уважаемый, — Дерябин указал худым, острым пальцем на Матвеева, — нужно не лысину чесать, а следить…
Дымов грозно оборвал Дерябина:
— Все вы на земле торчите. Дискуссию затеяли! Боитесь высоты?.. Полезайте сами наверх и проверьте!
Дымов ушел не попрощавшись, как и начал разговор не поздоровавшись.
Токмаков остался стоять хмурый, с рулеткой в руке. Начальства уже не было видно, но из-за трубы доносился бас Медовца: «Еще двое суток? Да где мне их шукать? У нас сейчас какой календарь? Грегорианский. Его и будем придерживаться. Чуете? Никакого нового летосчисления вводить пока не будем!..»
— Начальство! — вздохнул Матвеев. — Обругали и пошли. А если разобраться…
— Тебя-то, во всяком случае, обругали за дело. Будешь на глазок работать — выгонят из мастеров.
Токмаков сунул Матвееву рулетку и решительно зашагал к подножию домны.
2
Далеко внизу остались сходни и мостки со следами цемента и глины на досках. Остались внизу и железные лестницы с перильцами. Их сменили верткие стремянки, затем — шаткие трапы из металлического канатика с прутьями-ступеньками и напоследок — скобы, приваренные к конструкциям домны.
На высоте восьми этажей глуше разноголосица стройки, ее гомон и гул.
Токмаков прислушался — шипят огни электросварки, словно кто-то непрерывно окунает в ведро с водой горящие головешки.
