станции строить? А на Волге? На Днепре?
— Константин Максимович! Эти реки уже использованы. Забыли разве? Днепрогэс? И в Рыбинске станция.
— Учиться тебе еще, Борис, и учиться. Чтобы не говорил глупостей. Это же белый уголь! Где плотина, там и турбины могут работать. На большой реке десяти гидростанциям тесно не будет!
Борис смущенно осмотрелся — не слышал ли кто-нибудь, как он сейчас оскандалился, — и отошел от вагона.
Дарья Дмитриевна снова взглянула на часы. Она уже несколько раз отправляла Бориса в вагон. Но не мог же он уйти с платформы самый первый! Еще подумают, что он боится отстать от поезда.
— Бориска, не отходи далеко! — волновалась Дарья Дмитриевна.
— А ты чего боишься? — подсмеивался над ней Берестов. — Сама не хотела, чтобы Бориска уезжал. Опоздает — тебе же лучше! Дома останется.
Дарья Дмитриевна все оглядывалась испуганно на часы.
Со скрипом закрылась дверь багажного вагона, после того как оттуда кто-то спрыгнул с фонарем. Тотчас же мимо вагонов прошел обер-кондуктор, размахивая на ходу фонарем; фонарь бросал на полу его шинели красный отблеск, будто в шинель был вшит лоскут красного сукна.
Маша крепче прижалась к Токмакову, который смотрел на далекое зарево завода.
Ветер гнал по небу растрепанные облака. Они были как мраморные при лунном свете, но в том месте, где облака набегали на луну, они сразу становились тоньше, потому что были пронизаны насквозь голубым светом.
В стороне завода облака были еще красивее: к голубому и серому там подмешивался розовый оттенок, а еще дальше, над самым заводом, — ярко-алый.
Металлургический завод многое рассказывает о себе облачной ночью, когда небо над заводом — как экран, на котором отражается волшебная игра тьмы и света, вся величественная картина рождения металла и первых часов его жизни.
Сколько ни было людей на перроне, все, словно сговорившись, стояли сейчас, обратив лица к заводу.
Токмаков подумал вслух:
— Что же, может быть, наша домна сейчас плавку выдает.
Уже почти все отъезжающие вошли в вагон, через тамбур не протолкаться.
Пасечник прокричал:
— Вы там встречайте нас с Катей! Месяца через два будем. Снова на верхотуру. Влюбленный в безделье, я должен работать!
Пасечнику было очень горько отставать от товарищей.
Токмаков торопливо прощался со всеми. Баграт долго мял и тискал его в своих медвежьих объятиях, а Дарья Дмитриевна даже всплакнула у него на плече.
Токмаков ступил на подножку, когда вагон уже дернулся с места, полный внезапного грохота.
Маша шла по перрону, все убыстряя шаги, не отставая от вагона.
Токмаков видел только ее одну.
Такой он постарается запомнить Машу надолго, до самой встречи.
