утеса и посмотрел вниз, на нас. Это был очень трудный выстрел, из-за чрезвычайно сильного искажения траектории и расстояния…»
Кровь отхлынула от лица Сантен. Она не могла поверить в то, что читала, каждое слово стучало в висках. Казалось, что в голове полная пустота и эти фразы отдаются в ней жутким эхом.
«Однако я правильно прицелился и свалил бушмена. А потом был действительно замечательный случай. Мне не пришлось стрелять во второй раз, ибо другой бушмен сам свалился с вершины утеса. Снизу нам даже показалось, будто он по собственной воле переступил край пропасти. Хотя я лично не верю, что это было именно так, ибо животное не способно на самоубийство. Вероятнее всего, охваченный страхом и паникой, он просто оступился. Оба тела свалились очень неудачно. Однако я был полон решимости осмотреть их. Подъем был неудобным и опасным, но в целом я был достаточно вознагражден за мои старания. Первое тело, того бушмена, что соскользнул со скалы, было телом древнего старика, и ничего замечательного в нем не было, кроме перочинного ножа фирмы „Джозеф Роджерс“ из Шеффилда, который был привязан у него на талии на шнурке».
Сантен начала покачивать головой из стороны в сторону.
— Нет! — прошептала она. — Нет!
«Думаю, что нож был украден у какого-нибудь путешественника. Старый воришка, возможно, проник и в наш лагерь в надежде стащить что-нибудь вроде этого».
Перед глазами возникла маленькая фигурка О-хва, присевшего на корточки с ножом в руках, со слезами радости, бежавшими по его морщинистому личику.
— Ради всего святого, только не это, нет! — едва слышно вымолвила Сантен, но глаза ее были по- прежнему прикованы к четко выписанным рядам слов.
«Второе тело, на удивление, подарило мне настоящий трофей. Это была женщина. И она была, кажется, еще древнее, чем мужчина, но на шее у нее было надето совершенно необыкновенное украшение…»
Дневник выпал из рук. Сантен опустила лицо, задрожав всем телом.
— Х-ани! — запричитала она на языке бушменов. — Моя старенькая бабушка, моя глубоко почитаемая старейшая, ты пришла к нам с Шаса в лагерь. А он застрелил тебя!
Сантен раскачивалась, издавая странные жужжащие звуки, что на языке санов означало скорбь.
Потом внезапно кинулась к бюро, рванула на себя ящик и стала вышвыривать из него листы писчей бумаги, карандаши, ручки и восковые палочки на пол фургона.
— Ожерелье, — рыдала она. — Ожерелье. Я должна убедиться!
Схватилась за ручку маленького нижнего отделения и дернула на себя. Ящичек был закрыт. Тогда с помощью небольшого домкрата, лежавшего рядом с инструментами, раскачала замок и открыла его. Там лежала фотография в серебряной рамке, на которой была пухлая блондинка с ребенком на коленях, и стопка писем, перевязанных шелковой лентой.
Швырнула на пол и взломала следующее отделение. Здесь находились пистолет в деревянной кобуре и коробка с патронами. Бросила их поверх писем, а на дне ящичка обнаружила коробку из-под сигар.
Сантен подняла крышку. В коробке лежал узелок из мужского носового платка. Когда она трясущимися руками подняла его, ожерелье Х-ани выскользнуло на пол из свернутого куска ткани. Сантен смотрела на него так, словно это была убитая змея, держа руки за спиной и тихонько всхлипывая:
— Х-ани, Х-ани, моя маленькая старейшая…
Она прижала руки к губам, чтобы остановить дрожь, а потом присела и осторожно подняла ожерелье, держа его на вытянутой руке.
— Он тебя убил, — прошептала и застыла с широко открытым ртом, увидев темные пятна крови на пестрых камнях. — Он пристрелил тебя, как какое-то животное.
Прижав ожерелье к груди, опять начала раскачиваться из стороны в сторону, тихонько скуля, сжав крепко веки, сквозь которые прорывался поток слез. Сантен все еще сидела так, когда вдруг услышала топот копыт и крики слуг, приветствовавших вернувшегося Лотара.
Резко поднялась на ноги и закачалась от внезапного приступа головокружения и слабости. Скорбь поразила ее, как болезнь, но едва она расслышала голос, произнесший: «Эй, Хендрик, держи мою лошадь! Где госпожа?», как эта скорбь преобразилась. Хотя руки Сантен все еще дрожали, она подняла лицо к свету. Глаза горели, но не от слез, а от охватившей ее без остатка ярости.
Схватила кобуру и вытащила из нее пистолет. Щелкнув затвором, увидела, как блестящая латунная пуля зашла в патронник. Опустив оружие в карман юбки, двинулась ко входу в фургон.
Когда она спрыгнула на землю, Лотар уже мчался навстречу, лицо его излучало радость.
— Сантен! — Он вдруг замолчал, увидев выражение ее лица. — Сантен, что-то случилось?
Она протягивала ему ожерелье, и оно сверкало и мерцало на дрожащих пальцах. Говорить она не могла.
Лицо Лотара потемнело от ярости, глаза стали жесткими.
— Ты вскрыла мое бюро!
— Ты убил ее!
— Кого? — Он был искренне озадачен. — О, бушменку!
— Х-ани!
— Я не понимаю.
— Мою маленькую старейшую. Теперь он по-настоящему встревожился.
— Что-то тут не так, совсем-совсем не так. Позволь мне…
И шагнул ей навстречу, но она отступила, вскрикнув: — Не подходи! Не прикасайся ко мне! Никогда больше не прикасайся ко мне!
— Сантен, успокойся… — остановился на полуслове, увидев в ее руках пистолет.
— Ты сошла с ума? — Лотар смотрел на нее с изумлением. — Дай мне эту штуку.
— Ты убийца, ты хладнокровное чудовище, ты убил ее. — Она схватила пистолет сразу двумя руками, ожерелье закрутилось вокруг него, так что ствол раскачивался. — Ты убил мою маленькую Х-ани. И я ненавижу тебя за это!
— Сантен! — Он протянул руку, чтобы забрать пистолет.
Последовала вспышка огня и дыма, пистолет дернуло вверх, руки Сантен взлетели выше головы. Выстрел треснул, как удар кнута, совсем оглушив ее.
Тело Лотара тоже как-то странно дернулось. Длинные золотые локоны поблескивали, как спелая пшеница на ветру, когда он повалился сначала на колени, а потом рухнул лицом вниз.
Сантен уронила пистолет и сама упала возле фургона, когда Хендрик кинулся к ней, чтобы вырвать оружие.
— Я ненавижу тебя! — выдохнула она, глядя на упавшего Лотара. — Умирай, и будь ты проклят. Умирай и отправляйся в преисподнюю!
***
Сантен ехала, опустив поводья и позволив своей лошади самой выбирать темп и дорогу. Шаса был привязан к бедру, чтобы удобнее держать. Она положила его голову на свою согнутую руку. Малыш крепко спал.
Ветер хлестал по пустыне уже пятые сутки без перерыва. Сдвинутый с места песок с шипением несло по поверхности, как морскую пену по пляжу, а круглые колючие шары перекати-поле летели по равнине, словно футбольные мячи. Маленькие стада антилоп поворачивались спиной к холодным порывам ветра, зажав хвосты между ног.
Сантен обвязала голову шарфом наподобие тюрбана и набросила на плечи одеяло, прикрыв себя и Шаса. Она съежилась в седле, но холодный ветер все равно растрепал концы одеяла и спутал лошади длинную гриву. Сантен прищурила глаза от колючего ветра и увидела Перст Бога.
Еще далеко. Неясно различимый сквозь пропитанный пылью воздух, уходивший шпилем в небо, он был виден даже в такой дымке с расстояния пяти миль. Именно по этой причине Лотар де ла Рей выбрал его. Это было уникальное природное сооружение, и спутать его с чем-нибудь невозможно.
Наездница пришпорила лошадь, перейдя на рысь. Шаса захныкал во сне, почувствовав перемену, но Сантен лишь выпрямилась в седле, пытаясь скинуть с себя невыносимую тяжесть ярости и горя, которые сковали ей душу.
