— Пакет пришел с сопроводительной запиской для меня. Это от адвоката из Парижа.
— И о чем в нем говорится, папа?
— Мой французский ужасен, но смысл дела я уловил. Он заключается в том, что усадьба твоего отца в Морт Омм была продана в счет погашения долгов.
— Бедный папа.
— Там посчитали, что ты погибла, распродажа была назначена во исполнение судебного решения.
— Понятно.
— Адвокат случайно прочел о твоем спасении в одной из парижских газет и написал мне, чтобы разъяснить ситуацию. К несчастью, долги графа де Тири были значительными, а, как тебе слишком хорошо известно, дом и все внутри сгорело во время пожаров. Адвокат провел подсчеты. После уплаты всех долгов и затрат на ведение дела, включая довольно-таки значительный гонорар самому этому парню, тебе остается весьма скромная сумма.
Здоровый инстинкт собственника пробудился в Сантен мгновенно. Она коротко спросила:
— Сколько?
— Боюсь, чуть меньше двух тысяч фунтов стерлингов. Адвокат пришлет чек, как только мы отправим подтверждение, должным образом подписанное и заверенное. К счастью, я сам — член суда присяжных, мы сами сможем оформить это частным образом.
Когда наконец чек прибыл, Сантен открыла счет в банке «Лейдиберг» на полученную сумму под три с половиной процента дохода, побаловав себя подарком, удовлетворившим ее новую страсть к скорости. Она истратила сто двадцать фунтов стерлингов на новую сверкающую черную модель «форда», отделанную поблескивавшей латунью. Когда Сантен в первый раз ворвалась на подъездную дорожку к дому со скоростью в тридцать миль в час, вся челядь высыпала на порог, чтобы выразить свой восторг по поводу нового чудо-автомобиля. Даже Гарри поспешил из библиотеки, водрузив на лоб свои очки в золотой оправе. Впервые же решился отругать Сантен.
— Прежде чем совершать такие вещи, ты должна посоветоваться со мной, дорогая, ибо мне не хочется, чтобы ты проматывала свои собственные сбережения, как-никак я обеспечиваю твою жизнь, а кроме того, — он вдруг явно опечалился, — кроме того, я сам ужасно хотел купить тебе машину на твой день рожденья. А теперь ты испортила все мои планы.
— О, папочка, ну, пожалуйста, прости. Ты уже столько дал нам, мы так любим тебя за это.
Это была правда, Сантен полюбила этого мягкосердечного человека почти так же, как любила собственного отца. А в каком-то смысле даже сильнее, ибо ее чувства к Гарри подкреплялись все возраставшим уважением к нему от осознания его явно недооцененных талантов и удивительных скрытых качеств, выражавшихся в необыкновенной человечности и стойкости перед лицом испытаний. Сначала он лишился ноги, потом судьба отняла у него жену и сына. И только в самое последнее время стала благосклонна к нему, окружив горячо любящими людьми.
К Сантен Гарри относился как к хозяйке дома, в этот вечер он собрался обсудить с ней список гостей на обед, заранее запланированный ими.
— Я должен предупредить тебя на счет этого Робинсона. Я и сам, сказать откровенно, сто раз подумал, прежде чем пригласить его.
Мысли Сантен витали в другом направлении, о списке приглашенных она сейчас не думала.
— Простите, папа. Я прослушала, что вы сказали. Боюсь, я просто размечталась.
— Господи Боже, — улыбнулся Гарри. — А я-то думал, что я один в семье мечтатель. Я рассказывал тебе об одном из наших почетных гостей.
Полковник любил устраивать обеды раза два в месяц, не чаще, и обычно приглашал не более десяти человек.
— Я люблю послушать, что люди говорят, — объяснил он. — Ненавижу, если пропускаю какую-нибудь любопытную историю, рассказанную на другом конце стола.
Гарри славился своим изысканным вкусом в еде, а кроме того, он собрал один из лучших винных погребов в стране. Своего шеф-повара зулуса он переманил из Национального Клуба в Дурбане, а потому получить приглашение на обед к нему стремились многие, хотя поездка в его поместье обычно подразумевала путешествие на поезде и остановку на ночь в Тейнисграале.
— Пусть милейший Джозеф Робинсон имеет титул баронета, под которым, кстати сказать, скрывается во многих отношениях беспринципный негодяй, слишком хитрый, чтобы его поймали за руку. Вполне возможно, что у него денег больше, чем у самого старого Сесила Джона, — между прочим, копи «Робинсон Дир» и «Робинсон Голдмайн» принадлежат ему, так же как и банк Робинсона. Но при этом он самый большой скряга, каких я когда-либо встречал в своей жизни. Может истратить 10 000 фунтов на картину, но не даст и пени голодающему. Кроме всего прочего, бессердечный тиран и, повторяю, самый жадный из всех знакомых мне людей. И не удивительно, что, когда премьер-министр только заикнулся о присвоении ему титула пэра, повсюду раздались такие вопли возмущения, что он вынужден был отказаться от этой затеи.
— Если это такой ужасный тип, зачем вы его приглашаете, папа?
Гарри театрально вздохнул.
— Это та цена, которую я вынужден платить за свое искусство, дорогая. Я намерен выудить из этого типа некоторые факты, которые мне нужны для моей новой книги. Он единственный из живущих, кто может сообщить их мне.
— Ты хочешь, чтобы я охмурила его для тебя?
— О, нет, нет! Этого, к счастью, делать не придется, но ты могла бы надеть какое-нибудь симпатичное платье, мне кажется.
Сантен выбрала платье из желтой тафты с лифом, расшитым мелким жемчугом. Как всегда, Анна помогала ей причесывать волосы и одеваться к обеду.
Она вышла из своей ванной, что являлось одной из больших и очень приятных привилегий ее новой жизни, закутав влажное тело в купальный халат и обмотав полотенцем голову. Шла по желтому деревянному полу, оставляя на нем мокрые следы.
Анна сидела на краю кровати и перешивала крючок и петлю на спинке платья, откусывая нитку зубами и выплевывая кусочки на пол.
— Я выпустила целых три сантиметра. По-моему, ты зачастила на всякие обеды, юная леди.
И с осторожностью разложив платье на кровати, Анна встала позади Сантен, чтобы причесать ее.
— Я действительно очень хочу, чтобы ты села с нами за обеденный стол, — ворковала та. — Здесь ты не прислуга.
Сантен не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что связь между Анной и Гарри крепнет и расцветает с каждым днем. Но до сих пор она не находила подходящего предлога, чтобы заговорить об этом со старым другом, хотя не терпелось разделить с ней эту радость — пусть не ее собственную.
Анна схватила серебряную щетку для волос и стала сильными размашистыми движениями расчесывать ей волосы, запрокинув назад голову.
— Ты хочешь, чтобы я попусту тратила время на то, чтобы слушать эту болтовню, похожую на гусиное гоготание?
И Анна так умело имитировала шипящие звуки английского языка, что Сантен расхохоталась от восторга.
— Нет уж, спасибо. Я ни слова не понимаю во всей этой умной болтовне. Старая Анна будет чувствовать себя гораздо счастливее и принесет гораздо больше пользы на кухне, приглядывая за ухмыляющимися черными плутами.
— Но папа Гарри так хочет, чтобы ты присоединилась ко всем нам, он так много говорил мне об этом. Думаю, ты ему нравишься все больше.
Смешно поджав губы, Анна фыркнула.
— Ну, ладно, хватит этой чепухи, молодая леди, — суровым голосом произнесла она и стала прилаживать тонкую золотистую сетку на волосы Сантен, пряча ее непослушные кудри под желтыми битками, густо разбросанными по сетке. — Pas mal! (Неплохо!) — Отошла и одобрительно кивнула.
— Ну, а теперь платье.
Она направилась, чтобы принести платье с кровати, пока Сантен, скинув с себя халат, стояла перед
