Запыхавшуюся Сантен ожидало разочарование, ибо стадо антилоп уже пересекло темную равнину и скрылось из виду, потерявшись в серой предрассветной дымке.
— Убежали?
— Подожди, — сказала в ответ старая женщина. — Скоро пойдем следом. А сейчас смотри — О-хва делает волшебные заклинания.
Старик бушмен отложил оружие в сторону, за исключением двух стрел, которые он приладил в повязке на голове так, чтобы они торчали под тем же углом, что и рога сернобыка. Потом сложил ладони по обе стороны головы в маленькие трубочки, сделав их похожими на уши оленя, и весь его облик и посадка головы непостижимым образом изменились. Он пофыркивал ноздрями и рыл ногой землю, на глазах у изумленной Сантен превращаясь в антилопу-самца. Охотник подражал животному столь правдоподобно, что она в восторге захлопала в ладоши.
О-хва разыгрывал пантомиму, начиная с того момента, когда олень увидел манившую его руку, лениво приблизился к ней, и тут его ударила стрела. У Сантен было ощущение deja vu, будто она все видела собственными глазами, — до такой степени точно изображалась картина случившегося.
О-хва помчался галопом, прыгая большими скачками, как сернобык, а потом вдруг начал слабеть и спотыкаться. Он тяжело дышал, голова повалилась на бок, и Сантен вдруг пронзила острая жалость к погибавшему зверю. Она вспомнила Облако, и на глаза навернулись слезы, а Х-ани только возбужденно прихлопывала в ладоши, выкрикивая какие-то слова одобрения.
— Умри, о-о, бык, которого мы станем почитать, умри, чтобы мы смогли жить!
О-хва теперь тыкался вслепую, топчась по широкому кругу, ему было тяжело держать свою рогатую голову. И, повалившись на землю, в предсмертных конвульсиях боролся с растекавшимся по крови ядом.
Все это было настолько убедительно, что Сантен перестала видеть перед собой маленького Сана, а смотрела на оленя, которого он изображал. Она ни на мгновение не сомневалась в действенности жалостливого заклинания, которое бушмен насылал на свою добычу.
— А-х! — вскрикнула Х-ани. — Он упал. Великому быку конец.
В ту же секунду Сантен безоговорочно поверила в это.
Они попили из яиц-бутылок, а затем О-хва сломил с высохшего дерева ветку и обточил ее с одного конца так, чтобы налезал наконечник копья, сделанный из кости буйвола, который он носил в своем мешке. Привязав его, подержал тяжелое оружие на весу, будто проверил крепость.
— Пора отправляться за быком, — провозгласил бушмен и повел их через равнину.
Первое впечатление Сантен было правильным. Они миновали край дюн, но равнина, что расстилалась впереди, казалась такой же неприступной и неприветливой, а жутковатая картина мертвого леса придавала всему пейзажу вид пугающе-сюрреальный и неземной. Девушка спрашивала себя, сколько же лет этому мертвому лесу, пораженная простой догадкой, что эти деревья могли простоять вот так тысячу лет, сохраняясь в сухом, обезвоженном воздухе, как мумии египетских фараонов.
О-хва шел по следу стада антилоп, и даже там, где целые равнинные пространства были покрыты одними голыми камешками, на которых не оставалось никаких свидетельств того, что по ним промчались быстроногие животные, маленький бушмен вел их уверенной трусцой, в которой не чувствовалось ни малейших колебаний. Он замедлил бег только однажды, чтобы подобрать свою стрелу, валявшуюся у основания мертвого дерева, о которое бык терся головой. Подняв, показал жене:
— Видишь? Наконечник обломался…
Действительно, самый кончик стрелы отсутствовал. О-хва специально сделал ее так, чтобы отравленный наконечник легко обламывался.
Свет быстро сгущался, Х-ани, трусившая впереди Сантен, показала вдруг на что-то своим шестом. Сначала она не могла разглядеть, что это было, а потом заметила крошечную сухую лозу с несколькими пергаментными коричневыми листочками, стлавшимися возле самой земли, — это был первый признак растительной жизни с тех пор, как они покинули побережье.
Теперь она знала, где и как смотреть. Увидела и другие растения, коричневые, обожженные солнцем и на вид совсем незначительные, но кое-что в этой пустыне уже поняла и могла догадаться, что скрывалось под поверхностью земли. А когда заметила торчавшие кое-где из земли тонкие седые пучки сухой травы, это сразу приподняло ей настроение. Дюны окончательно остались позади, и земля вокруг постепенно оживала.
Легкий утренний ветерок, который помог О-хва выследить добычу, продолжал дуть и после того, как солнце выкатилось из-за горизонта, а потому жара была не столь давящей, как в дюнах. Все поведение Санов стало свободнее и беззаботнее. Даже без уверений Х-ани «теперь хорошо, еда, вода скоро» Сантен знала — самую трудную часть пути они миновали. Но и сейчас пришлось сощурить глаза, затеняя лицо капюшоном. Низко висевшее солнце уже рассыпало свои лучи ослепительными искрами белого света, отражаясь в осколках слюды и ярких гладких камешках, покрывавших равнину. Небосвод сиял горячим радужным блеском, в котором растворился горизонт, размылись все краски вокруг, изменив очертания и формы вещей.
Далеко впереди Сантен увидела громоздившуюся на земле неподвижную фигуру, а позади топтались на месте четыре преданные своему королю антилопы, боязливо охраняя поверженного самца. Наконец и они покинули его, заметив, что человеческие существа движутся гуськом на расстоянии мили, и умчались галопом в дрожащую дымку пышущего жаром воздуха.
Сернобык лежал так, как О-хва изображал его в своей пантомиме, прерывисто дыша и настолько ослабев от действия яда, что голова тяжело каталась по земле, а длинные, прямые, но теперь совсем ненужные рога волочились за ней из стороны в сторону. В глазах животного блестели слезы, ресницы были такими длинными и загнутыми, словно принадлежали какой-нибудь красавице-женщине. Однако самец сделал попытку подняться, чтобы защитить себя, когда О-хва встал к нему лицом, и угрожающе задрал острые, как шпага, рога, на которые он мог легко насадить взрослого льва, и какой-то ослепительный миг свирепо размахивал ими, прежде чем снова повалиться на землю.
О-хва ходил вокруг гиганта осторожными кругами, крошечный и хрупкий, нацеливал свое неуклюжее отравленное ядом копье и поджидал, когда олень откроет шею, но самец волочил по земле наполовину парализованное тело и не подпускал к себе охотника. Наконечник стрелы все еще торчал из раны под ухом, красивая маска черно-белых полос была измазана темной свернувшейся кровью.
Сантен снова вспомнила Облако, думая только о том, чтобы страдания несчастного животного побыстрее закончились. Она стряхнула с плеч свой мешок, сняла юбку и, держа ее, как плащ матадора, стала боком подбираться к поверженному самцу с дальнего конца.
— Приготовься, О-хва, приготовься!
Сернобык обернулся на ее голос, и она взмахнула юбкой-пелериной. Олень резко дернулся в ее сторону, со свистом, словно тесаком, рассекая воздух рогами и с ожесточением колотя огромными копытами по земле, но Сантен проворно отскочила прочь.
В этот момент О-хва ринулся вперед и вонзил копье быку в горло, проталкивая костяной наконечник как можно глубже, дергая и крутя им в поисках сонной артерии. Алая кровь брызнула фонтаном в свете солнца, похожем на перо фламинго, и, отпрянув назад, О-хва смотрел, как умирает олень.
— Спасибо тебе, великий бык. Спасибо, что позволил нам жить.
Общими усилиями они перевернули мертвое животное на спину, и когда О-хва был уже готов сделать первый надрез своим кремниевым ножом, Сантен открыла лезвие перочинного ножа и протянула его.
О-хва колебался. Еще ни разу он не прикасался к этому чудесному орудию. Просто боялся, что сделает это, а оно прилипнет к пальцам, и он уже никогда не в состоянии будет отдать его обратно.
— Бери, О-хва, — упрашивала Сантен. Он все еще колебался, не сводя с ножа робко-почтительного взгляда, и она с внезапным озарением поняла истинную причину того, почему О-хва испытывал к ней известную враждебность.
«Ему хочется иметь этот нож, ему страстно хочется иметь его».
Чуть было не рассмеялась, но сумела сдержать себя.
— Бери, О-хва!
Маленький бушмен медленно потянулся за ножом, взял его из руки девушки. Любовно вытер между
