— Каждая красивая женщина знает, что хороша собой, — сказал он. — Только одни самовлюбленно помнят об этом всегда, а другие вспоминают изредка. Как будто вы относитесь к другим?
— Вспоминаю изредка, но всегда в нужные моменты... Вы имеете в виду только внешнюю, так сказать, визуальную красоту? Не забывайте и о моей душевной красоте, — засмеялась она. — А любуются они не мной, а моей косынкой. Верно, красивая?
— Очень.
— Модный цвет. Называется почему-то «пьяная зелень»... Цвет ближе к тине, чем к траве, почти болотный. Мне эту косынку подарила знакомая манекенщица. Ездит по разным странам, демонстрирует советские моды...
— Манекенщице, наверное, полегче живется, чем актрисе?
— Безусловно. Ей не то что петь — даже говорить не нужно. Можно заикаться, шепелявить, картавить. И получают побольше нашего. Вот выгонят меня из театра за бездарность — подамся в манекенщицы. Похаживай себе и покачивай бедрами, показывай колени и оголенные плечи, спину. — Она не могла отказать себе в удовольствии и прошлась перед ним заученной походкой манекенщицы с заученной улыбкой на лице. — И приодеться легче. Им старые модели продают за бесценок. Найдут ерундовый изъян или придумают, что нашли его, — уцененный товар. Меня охотно взяли бы в Дом моделей. Габариты фигуры близки к классическим, отвечают самым строгим стандартам.
— У меня вот с некоторыми философами мысли сходятся, и то не хвастаюсь. Ни стандартами, ни классическими габаритами.
Она охотно рассмеялась и спросила вдруг:
— А что это вас занесло так далеко от родных мест?
— Не так далеко, как высоко. В жизни иногда курьером работает тот, кто родился сторожем, а верхолазом — по призванию водолаз. И наоборот. Еще два года назад я учился в Тбилиси, но заскучал на своем философском факультете. А впервые попал на стройку, когда поступал в университет. Копил производственный стаж. В университете мне не понравилось. Уехал сюда, в Восточную Сибирь, снова на стройку. Захотел теорию проверить жизненной практикой. Как Сальери алгеброй поверял гармонию. Но философы всегда со мной: Сократ, Энгельс, Фрейд, Гегель, Спиноза, Монтень. Философы дают полет мыслям! Философия приучает душу довольствоваться собой, помогает выйти за пределы собственного «я» и, если велит участь, мужественно отказываться от радостей, привносимых извне.
Нонна с интересом посмотрела на него, остановилась, чуть улыбнулась и продекламировала романтически-приподнято:
А как вас зовут?
— Мартирос Маркаров. Тезка нашего великого художника Сарьяна. Сокращенно Мартик. Но меня тут по имени редко зовут, прозвали Антидюринг. Если помните, так называется работа, где Энгельс полемизирует с господином Евгением Дюрингом. У меня небольшая библиотечка, и «Анти-Дюринг» ездит со мной по стройкам. Благодаря философам я не знаю докучной праздности. Стоит окунуться с головой в книгу — и можно избавиться от шумного, надоедливого соседа по койке, оказаться наедине с собой. Что греха таить, в юности я обращался к философам, чтобы при случае похвастаться своей ученостью. А теперь наслаждаюсь их благоразумием. Иные трактаты таят свою мудрость не первое тысячелетие. И по-прежнему будят мысль, питают ум, не только память...
Они поравнялись с окном аптеки, в витрине висела афиша «Ромео и Джульетта».
— Джульетта — Нонна Кононова, — прочитал Маркаров и посмотрел на спутницу. — Значит, вы примадонна? У вас, судя по афише, и замены нет.
— Только в этом спектакле. В Свердловске играю во втором составе. Например, Лизу в «Дворянском гнезде» чаще играет народная артистка Катунина. Она на гастроли не поехала. Хорошо, что вчера я играла. После того выкрика у Катуниной мог случиться сердечный припадок... Я могу разволноваться, но с ног меня такими щелчками не сбить. В этом театре я только второй сезон. В прошлом году мы гастролировали в Академгородке, под Новосибирском. А теперь, как видите, осмелели, забрались еще дальше. Сама я — москвичка. Первый раз, можно сказать, в такой глухомани... Не обиделись за свою берлогу?
— Мы оказываем гостям не только медвежьи услуги, — он поднял ведро с клейстером и подержал в вытянутой руке.
— Я и раньше считала, что медвежий угол — понятие не географическое. Можно найти себе берлогу, обставить модерновой мебелью и уползти туда, даже если берлога где-нибудь в центре Москвы, недалеко от ГУМа, ЦУМа или другого универмага. Думаете, нет москвичей, которые ни разу не были в театре? Позавчера, когда шел спектакль, я не была занята в последнем акте, вышла на площадь. И увидела машины, которые привезли зрителей из таежных поселков. Ни один водитель не остался в своей машине, все сидели в зрительном зале! Поверьте, даже разволновалась...
Возле почты они наткнулись на фургон — фанерный домик, приколоченный к бортам грузовика. Над козырьком шоферской кабины надпись «Люди». Входная дверь сзади, три железные ступеньки, на задней стенке трафареты: «На ходу не прыгать!» и «Не стой на подножке!»
Дверь раскрыта настежь, скамьи вдоль стен. В дверях лежала собака и равнодушно поглядывала на улицу.
— Мы настолько бедны, что возим людей в этих будках?
— Не хватает автобусов, — объяснил он.
— Написали бы тогда «Пассажиры». А то «Люди».
— Да, не очень-то приятно чувствовать себя «людиной», доставляемой на работу или в общежитие после работы.
Он заговорщицки подмигнул Нонне, быстро обмазал клейстером боковую стенку фургона, извлек из рулона афишу и наклеил.
«Техническая помощь», пикап, цистерна с бензином увезли еще три афиши. На заднем борту «технической помощи» было начертано: «Водитель, помни! Дорога — не космос», на борту другого грузовика: «Не спеши, тебя ждут дома».
Еще две афиши уехали на округлых боках бетоновозов.
Ему понравилась сама идея — передвижная реклама! Он готов был поклясться, что это первый опыт в истории Приангарска.
— Не знаю, как все другие, а эта афиша привлечет к себе внимание наверняка, — она показала на бетоновоз, только что отъехавший.
Водитель небрежно задраил люк, и цементный раствор шлепался на шоссе серыми лепешками.
— Везет нашу афишу, а еще три убытка. — Маркаров проводил взглядом люк. — Первый убыток — без толку выбрасывается цемент. Второй убыток — портится дорога. Третий убыток — прививается беспорядок. По городу разъезжает сама Расхлябанность с большой буквы. Тоже своего рода передвижная реклама.
— Мне нужно расклеить афиши не только в центре, но и... — Нонна заглянула в бумажку, — у вокзала, на стройке горнообогатительного комбината, на лесной бирже...
— Понимаю, что у себя в Вероне или в Падуе вы ориентируетесь лучше. Смело могу быть вашим гидом. Я работаю на стройке этого комбината.
Подошли к остановке и сели в автобус № 1а, а в другой поселок отходил автобус № 1б. Она удивилась странной нумерации маршрутов. Маркаров объяснил: в городе три маршрута, но председатель горсовета считать до трех не умеет, и поэтому в ходу номера 1, 1а, 1б.
Проехали поселок, разношерстные дома-домики индивидуальной застройки. Поселок назывался Нахаловкой. Виднелись бревенчатые хижины, а подальше от дороги — совсем жалкие халупы, развалюхи.
