Шон воткнул багор в болотный ил и придерживал его, пока Матату, вскарабкавшись на него по-обезьяньи, всматривался в даль. Спустившись, он объявил:
– Я вижу острова. Мы уже близко. Будем там до полудня. Если Тукутела нас не почуял, то он на одном из островов.
Шон не раз летал над этим краем и изучал его карту; он знал, что острова тянулись цепочкой от болот до самого русла Замбези.
Они волокли каноэ по отмелям – Шон тянул нейлоновый канат, привязанный к носу суденышка, а Матату и Пумула толкали корму. Рикардо попытался было помочь, но Шон заявил ему:
– Расслабься, Капо. Я хочу, чтобы ты как следует отдохнул перед встречей с Тукутелой. Ты просто обязан быть на высоте.
Наконец над стеной папируса показались лохматые пальмовые листья. Дно вдруг резко ушло вниз, и Шон оказался по шею в воде. Он влез в каноэ, уцепившись за борт; все остальные последовали за ним. Пумула толчками багра направил лодку к первому острову. Растительность там была такой густой, что ветви нависали над водой, и им пришлось продираться через них к берегу.
Земля, вымытая нескончаемыми ливнями, была серой и сухой, но все равно было приятно почувствовать твердую почву под ногами. Шон развесил на просушку их вымокшую одежду и снаряжение, пока Матату обследовал остров. Когда он вернулся, вода в котелке как раз вскипела.
– Да, – кивнул он Шону. – Тукутела был здесь вчера утром, когда мы выходили из деревни, но теперь успокоился. На него снизошел мир реки, и он спокойно пасся здесь и ушел с острова сегодня на рассвете.
– Куда он направился? – спросил Шон.
– Рядом есть другой остров, побольше.
– Пошли на разведку.
Шон налил Рикардо чаю и оставил его с Пумулой, а сам отправился с Матату по кромке северного берега; они продирались сквозь непроходимый кустарник, пока не нашли самое высокое дерево на острове.
Добравшись до вершины, Шон устроился в развилке, обломил несколько веток, закрывавших обзор, и перед ним открылась картина грандиозного опустошения.
С высоты шестидесяти футов окрестности просматривались до расплывчатой линии горизонта. Островок находился посреди Замбези; ее зеленые воды, блестевшие, как матовое стекло, расстилались необозримо далеко, так что огромные деревья на дальнем берегу сливались в узкую черную ленту, отделявшую зелень воды от высокой гряды плоских кучевых облаков, паривших в синем африканском небе.
Замбези текла так стремительно, что водовороты и встречные потоки без конца рябили ее поверхность. Плавучие островки болотной травы, крутясь, уносились вдаль по течению; их же остров с высоты казался ему едва ли больше. Шон представил себе, каково пересекать эту неукротимую реку в утлом каноэ. В любом случае пришлось бы сделать несколько рейсов, чтобы переправить всех, и Шон тут же отказался от этой мысли. Возможен лишь один путь – назад.
Он сосредоточился на цепочке островов, которые торчали, как часовые, охраняющие родную реку и окрестные болота. Ближайший остров был в трехстах метрах; проток между островами зарос тростником, водяными гиацинтами и кувшинками. Ярко-голубые цветы водяных лилий как будто фосфоресцировали на зеленой глади воды, и даже на такой высоте Шон различал их аромат.
Вскинув бинокль, Шон внимательно изучил проток и берег соседнего острова – даже слон мог затеряться в этом бескрайнем ландшафте, где смешались вода и суша.
Внезапно он напрягся: далеко внизу кто-то неповоротливо и тяжело шевелился в зарослях тростника, и Шон заметил отблеск солнца на мокрой коже. Его возбуждение тут же угасло, живот свело от разочарования – над болотной поверхностью показалась широкая бесформенная голова бегемота.
Окуляры бинокля позволяли Шону разглядеть розоватые свиные глазки и щетину в непропорционально маленьких ушах зверя. Бегемот тряс ими, как птица крыльями, и капли воды, сверкающие, как бриллиантовая пыль, создавали ореол вокруг его огромной головы. Он брел по болоту, переходя от одной заводи к другой и останавливаясь лишь затем, чтобы испустить внушительную струю жидкого помета, который тут же разбрызгивал мощными ударами кургузого хвоста. Эти залпы приминали стебли тростника, и за грузным животным оставалась широкая колея.
Шон с облегчением наблюдал, как бегемот проследовал к ближайшей заводи и погрузился под воду. Прогнивший каркас каноэ явно был плохой защитой от огромной пасти с тяжелыми кривыми клыками.
Наконец Шон взглянул в сторону Матату, примостившегося в соседней развилке, и маленький ндороб кивнул ему:
– Он уходит. Нам тоже нужно уходить.
Они спустились на землю и вернулись туда, где оставили Рикардо. Путешествие, проделанное в каноэ, и здоровый сон придали ему сил. Он не мог усидеть на месте, с волнением ожидая начала охоты. Именно таким Шон знал его прежде.
– Видели его? – нетерпеливо спросил Рикардо.
– Нет. – Шон покачал головой. – Но Матату считает, что мы уже близко. С этой минуты – полная тишина!
Пока они нагружали каноэ, Шон одним глотком опустошил кружку обжигающего чая и забросал костер песком.
Отталкиваясь багром, они двигались вдоль протока к соседнему острову; оказавшись там, Шон опять влез на верхушку дерева, пока Матату обшаривал кусты в поисках слоновьего следа. Через пятнадцать минут он вернулся, и Шон соскользнул вниз.
– Он перешел на другое место, – прошептал Матату. – Но дует плохой ветер.
С серьезным видом он достал из набедренной повязки кисет с золой и вытряхнул из него облачко мелкого белого пепла:
– Смотри, крутится и виляет, как шанганская шлюха!
Шон кивнул; и, пока они перебирались на следующий остров, снял свою безрукавку. Теперь, обнаженный по пояс, он чувствовал, как меняет направление даже самый легкий ветерок.
На этом острове они увидели, где Тукутела выходил из воды на берег. Грязь, которой он забрызгал низкий кустарник, была еще влажной. Матату задрожал от возбуждения, как хороший охотничий пес, почуявший дичь.
Они оставили каноэ и крадучись пробирались вперед, ощупью находя дорогу в густом кустарнике. Ветерок, шумевший в пальмовых кронах, скрадывал легкий шорох палой листвы и потрескивание сухих веток под ногами охотников. С одной из пальм старый слон явно оборвал орехи и затолкал их в глотку, даже не жуя, потом отправился дальше. Они опять опоздали.
– Он бежал? – прошептал Шон, боясь, что слон может их почуять, но Матату знаком успокоил его, показывая на обглоданные молодые побеги, которые слон оставлял за собой. Древесина еще не совсем высохла, но неровный след вел через весь остров и на дальней его стороне нырял в очередной канал. Они послали Пумулу назад, чтобы он притащил каноэ; когда тот вернулся, Шон и Матату усадили в посудину Рикардо. Толкая лодку перед собой, они молча брели по пояс в воде, пока не показался берег нового островка.
Здесь они обнаружили кучу навоза, мягкого и рыхлого от тростника и водяных гиацинтов, а рядом растекшуюся лужу мочи – будто кто-то играл с садовым шлангом. Почва была еще влажной; зачерпнув пригоршню земли, Шон скатал из нее шар вроде тех, что лепят дети из грязи. Помет уже покрылся сухой коркой, но когда Матату наступил на кучу, его нога увязла во влажной каше, еще хранившей животное тепло, и он издал радостный возглас.
– Близко, очень близко! – возбужденно прошептал он.
Шон инстинктивно потянулся к патронташу на поясе и зарядил двустволку, изо всех сил стараясь не щелкнуть затвором. Рикардо все понял, он столько раз уже видел этот жест. Возбужденно ухмыляясь, он то взводил, то опускал предохранитель «ригби». Осторожно ступая, они шли друг за другом. И снова разочарование – слоновий след пересекал весь остров, чтобы на дальнем берегу снова исчезнуть в зарослях папируса.
Они стояли, уставившись на брешь в сплошной стене тростника, где стебли были расплющены огромным
