принесла наполненный водой котелок и чашку с едой. Клодия подавила жажду и с новообретенным чувством самоуважения указала на ведро с нечистотами.
– Это надо вычистить, – сказала она.
Женщина что-то возразила на португальском.
– Хорошо, я сама, – сказала Клодия без колебаний, в упор глядя на свою мучительницу до тех пор, пока та не отвела взгляд. Только тогда она повернулась к ней спиной и подставила руки в наручниках.
– Расстегни, – приказала она, и охранница послушно достала из кармана ключ.
Клодия чуть не заплакала, когда ее руки освободились от стальных оков. Кровь хлынула в затекшие руки, и она прижала их к груди, осторожно растирая. Покусывая губы от боли, девушка с ужасом разглядывала израненные зубцами наручников запястья.
Охранница подтолкнула ее в спину, отдав какое-то распоряжение на португальском. Клодия взялась за ручку ведра и, отстранив женщину, поднялась по ступенькам. Солнечный свет и теплый свежий воздух показались ей сущим благословением.
Клодия быстро оглядела огражденное частоколом пространство. Очевидно, это была женская тюрьма, так как она увидела несколько унылых женщин, праздно стоящих в центре двора под тенью черного дерева. Все они были в набедренных повязках, и их обнаженные тела были так худы, что ребра выпирали из-под темной грязной кожи, а плоские груди висели, как уши спаниеля. Клодия удивилась: какое же преступление они совершили, что оказались здесь, а может, как и ее, их просто захватили в плен?
Она увидела, что ее бункер стоит отдельно от других. Очевидно, в нем содержали особо опасных преступников.
Ворота зоны охранялись парой дородных женщин, в камуфляжной форме тигровой раскраски, с автоматами Калашникова на изготовку. Они тут же с любопытством уставились на Клодию и оживленно заговорили между собой, явно обсуждая ее. За воротами узница увидела широкие воды реки Плангвы и на какой-то момент представила себя плещущейся в воде и смывающей накопившуюся грязь. Но охранница снова подтолкнула ее в спину, направляя в дальний угол лагеря, где находилось отхожее место.
Когда они пришли туда, охранница сделала Клодии знак, чтобы та опустошила ведро в общую яму, а сама тем временем присоединилась к двум болтающим женщинам.
Задняя стена отхожего места представляла собой и часть ограды. Однако возможности для побега не было. Бревна были толщиной с ногу Клодии и связаны прочной веревкой, а высота их на несколько футов превышала ее рост.
Она решила отложить мысли о побеге до тех пор, пока не сложится подробный план действий. Стоило ей вылить содержимое ведра в глубокую выгребную яму, как из недр отхожего места поднялся жужжащий рой навозных мух и зажужжал у нее над головой.
Зажимая нос от отвращения, Клодия попятилась было к выходу, но тут ее остановило негромкое посвистывание. Это был тихий звук, настолько слабый, что раньше она и не обратила бы на него внимания, так как она слышала его не слишком часто. Но это был тайный сигнал, которым пользовались Шон и его следопыты. Шон сказал ей однажды, что это звуки, издаваемые птицей бао-бао, поэтому сейчас это птичье посвистывание буквально парализовало ее.
Она быстро оглянулась, но охранницы были далеко – их разговор едва доносился до нее снаружи. Тогда Клодия сложила губы и неумело попыталась сымитировать свист.
Тотчас же свист повторился где-то прямо за стеной, и надежда Клодии вспыхнула с новой силой. Она поставила ведро на землю и подбежала к стене. Прижавшись к большой щели между бревнами, она чуть не вскрикнула, увидев лицо, обращенное к ней, и услышала, как до боли знакомый голос прошептал:
– Джамбо, мемсахиб.
– Матату! – Она задохнулась от радости.
– Глупый маленький пигмей. – Матату произнес единственные слова, которые знал на английском. И Клодия изо всех сил удержалась, чтобы не разразиться смехом от облегчения, надежды и радости, которые вызвали в ее душе его нелепые слова приветствия.
– О, Матату, я тебя люблю, – выпалила она и схватила кусок бумаги, просунутый через щель прямо к ее лицу. В тот момент, когда ее пальцы на мгновение закрыли просвет между бревнами, Матату исчез, будто унесенный ветром.
– Матату! – закричала она шепотом, но он как сквозь землю провалился. Видимо, ее восклицание все же было слишком громким, и тут же у входа послышались шаги охранницы.
Клодия резко развернулась и присела на корточки над зловонной ямой. Стоило охраннице появиться в дверном проеме, как Клодия сердито зашипела:
– Пошла вон, не видишь, я занята.
Женщина, видимо, растерялась от неожиданности и тут же исчезла. Стоило Клодии развернуть записку, узнать почерк, и она задрожала от возбуждения, но тут же испугалась, что у нее отберут послание до того, как она успеет прочитать его. Она снова сложила записку и засунула глубоко в задний карман брюк, откуда сможет достать ее, даже если ее руки опять будут в наручниках.
Теперь она снова готова была вернуться к одиночеству в своей камере. Охранница проводила ее обратно в камеру, но уже без излишней жестокости, как раньше.
Клодия поставила ведро на место. Охранница указала на ее руки, и Клодия послушно протянула их. Прикосновение металла к израненным запястьям оказалось даже более болезненным, чем прежде. Мышцы и сухожилия предплечий и плеч заныли от того, что руки опять вернулись в неестественное положение.
Стоило Клодии снова оказаться в наручниках, как к охраннице вернулась ее жестокость. Она тут же вывалила содержимое миски на пол и втоптала его в грязь.
Клодия метнулась к ней.
– Как ты смеешь! – зашипела она на нее, вплотную приблизив свое лицо к черному лицу своей мучительницы и уставившись на нее с такой злобой, что та от неожиданности даже отпрянула.
– Пошла вон! – крикнула ей Клодия. – Allez! Убирайся! – И охранница послушно покинула камеру, ворча и пытаясь неубедительно выказать свое пренебрежение.
Клодия сама изумилась своей храбрости. Она привалилась к двери, дрожа от бессильной ярости, и только потом начала осознавать, какой опасности себя подвергла, – ведь ее могли жестоко избить или лишить единственной и главной ценности – воды.
Силы ей явно придало письмо Шона, которое так рискованно и дерзко передал ей Матату под самым носом у охраны. Прислонившись к двери, она просунула руку в карман брюк и нащупала сложенный листок бумаги, просто чтобы убедиться, что он на месте. Она пока не будет читать его. Она хотела немного потянуть с этим и продлить удовольствие. Поэтому она отправилась к своему тайнику и вытащила оттуда трубочку для питья.
Напившись, она занялась кукурузной лепешкой, аккуратно выбирая зубами из грязи кусочки и пытаясь отряхнуть их от земли и грязи. Она не хотела оставлять на полу ни крошки не только потому, что была голодна, а поскольку знала, что ей понадобятся силы, и потому, что запах еды привлекает крыс. Только поев и напившись, она позволила себе насладиться чтением письма Шона.
Она достала его из кармана брюк и бережно разгладила пальцами. Затем положила его так, чтобы на него падал луч света, и наконец опустилась на колени около него.
Она читала медленно, шевеля губами, как малограмотная, проговаривая каждое слово, которое он написал, как будто хотела попробовать его на вкус.
«Будь сильной, это может продлиться еще довольно долго. Но помни, что я люблю тебя. Что бы ни случилось, я тебя люблю».
Ее глаза наполнились слезами, когда она прочитала последние слова. Она откинулась назад и прошептала:
– Я буду сильной. Я обещаю, что буду сильной, ради тебя. Я тоже люблю тебя, всем своим существом, я тебя люблю.
– Может, они и дерутся, как женщины, – заметил сержант Альфонсо, рассматривая кучу захваченного зимбабвийского армейского снаряжения. – Но по крайней мере экипированы как настоящие воины.
Форма поставлялась англичанами как часть военной помощи режиму Мугабе, обещанной после свержения режима Яна Смита. Мундиры были отличного качества, и Альфонсо со своими людьми охотно
