дуэлянту. Матч закончился.
— Нет! — прохрипел Адакс.
— Время, — подтвердил другой муравин. — По удару на каждого — стало быть, ничья, как ни жаль. Давно не видел такой нудной дуэли.
Тото тем не менее ухмылялся уже до ушей. Какая разница, одобряет его Кимон или нет — главное, что его все-таки не побили. Он обернулся к своим, и Таниса крикнула:
— Берегись!
Что-то врезалось в него и вышибло вон из круга. Он проехал по мозаике и оказался чуть ли не на коленях у пожилой зрительницы. Адакс растянулся на песке, вцепившись одной рукой в подбородок, другой в затылок; Кимон стоял над ним с дуэльным мечом.
Значит, это Адакс решил взять реванш, нарушив все правила. Не будь жертва презренным полукровкой, за такое всю команду могли бы дисквалифицировать. Но Иниго Палдрон уже рассыпался в извинениях — дальше дело не пойдет, понял Тото. Кимон, однако, посмотрел на молодого бойца с чем-то похожим на уважение. Старик родом из островного города Кеса, вспомнил Тото, а Кес — традиционный враг Тарка.
— Неплохо для жестянщика, — признал Сальма, когда Тото вернулся к своим. — Выходит, у тебя план был?
— Вроде того. Спасибо, что предупредила, Таниса.
Она, подняв бровь, слегка повела плечами. Тото не совсем понимал, что это должно означать — то ли «я не всегда буду рядом», то ли «ты теперь наш». При Танисе он всегда казался себе особенно неуклюжим и на глаза ей старался не лезть.
— Ну как? — спросил он, сев рядом с Чи.
— Что как?
— Нормально я провел бой? — Но она, как видно, обращала на его дуэль мало внимания, потому что все время думала о своей. Племянник Палдрона уже вышел на круг. — Он ведь, кажется, на год моложе тебя? — подбодрил Тото.
— И ничего в нем такого особенного, — подхватил Сальма. — Он твой, иди и сделай его.
— Его и в команду-то взяли из-за богатого дядюшки, — брякнул Тото и прикусил язык, видя, что Чи обижена.
Из-за дядюшки… видно, не он один попал в дуэлянты таким манером. Она сама десять лет прожила в доме Стенвольда, он ей больше дяди, но все-таки меньше отца… дочь бы он любил по-другому. Слишком многого он ждет от своей племянницы, слишком скупо хвалит ее. Он все принимает как должное: и стипендию, и полезные вещи, которые она создает… а теперь еще этот бой.
Это просто игра, просто спорт, говорила она себе. Город, правда, сейчас свихнулся на спорте, поскольку Игры состоятся всего через десять дней, но дуэли — всего лишь занятие для ленивых студентов. Не важно, выиграет она или проиграет, главное — поучаствовать.
Плохо только, что теперь все от нее зависит. Если бы Тото проиграл, команда могла бы рассчитывать максимум на ничью. В случае ничьей победителя определяет матч избранных чемпионов; верх, бесспорно, одержал бы Пирей, а ее, Чи, результат не имел бы никакого значения. Номер, который неожиданно выкинул Тото, поставил ее в трудное положение.
Она заняла свое место в круге. Фальгер… чернявый жуканчик ненамного выше ее, по-юношески неловкий. Казалось бы, ничего страшного, но и в ней самой тоже нет ни мантидской грации, ни муравинской выучки, ни арахнидской хитрости. Она всего лишь жестянщица с дурацким именем, не спортсменка и не боец.
— Равнение на книгу! — рявкнул Кимон, и она обнаружила у себя в руке меч. Команда, конечно, следила за каждым ее движением.
3
Когда он взошел на трибуну, послышались стоны. На каменных сиденьях Амфиофоса расположились заслуженные купцы и мастера коллегий, мужчины и женщины в белых одеждах. Одни перешептывались, другие составляли бумаги и заключали сделки. Глухой как пень мастер проверял работы своих студентов и досадливо цокал языком на каждой ошибке. Стенвольд смотрел на них, и им овладевало отчаяние.
«Средоточие культуры! Чудо цивилизации! Демократическая Ассамблея Коллегиума! Дайте мне тысячу наемников-муравинов, сделайте меня командиром, а не просителем — тогда, может, у нас что- нибудь и получится. Тогда я сам, с позволения сказать, стану осоидом, оставшись жуканом только по крови. За это стоит сразиться». Он еще раз оглядел скучающие, сытые лица. Богатство, соперничество, выгодные вложения — вот и все, что на них написано.
— Вы знаете, почему я решил обратиться к вам именно сегодня, а не в любой другой день.
По залу пробежал шепоток, хотя в открытую никто не смеялся. «Только не мучай нас слишком долго», — подразумевал этот звук.
— Вам известно, что я не впервые поднимаюсь сюда. Каждый из вас хотя бы раз меня слышал. Музыкант я неважный, и песенка моя звучит все на тот же мотив.
— Может, нам стоит просто прочесть твои прежние речи, чтобы не тратить зря время? — спросил кто-то под общий смех.
— Будь у меня надежда, — загремел Стенвольд, — что хоть один из вас действительно так поступит, я не тратил бы ни ваше, ни свое время!
Все воззрились на него в удивлении. Он позволил себе грубость: в Ассамблее кричать не принято. Стенвольд, скривившись, вспомнил про наемников-муравинов и продолжил:
— Вам недолго осталось терпеть мои речи, почтенные мастера. Будущее не предусматривает учтивых дебатов. Жизнью вам клянусь: когда мои мрачные пророчества сбудутся, мне уже не придется стоять перед вами — ибо никого из вас в живых не останется и некому будет вспомнить, как я вас предупреждал.
В зале поднялся возмущенный ропот, но он продирался сквозь шум, как таран, бьющий в ворота Минны.
— Четырнадцать лет назад я, не будучи даже мастером, произнес здесь свою первую речь — выскочка-механик, не имеющий сил молчать. Каким далеким кажется это теперь! Я говорил о воинственном народе с востока, подчиняющем себе земли своих соседей. Называл города, знакомые тем, кто имеет дела в Геллероне: Майнес, Зар, Минна. Да, они стоят не на Нижних Землях, но до них не так уж и далеко. Эти города, говорил я, теперь носят ярмо Империи. Вы вежливо выслушали меня и сказали: «Но при чем же здесь мы? Пусть себе чужеземцы сражаются, пусть себе носят ярмо и стонут под игом — мы и бровью не поведем», — ответили вы.
Слушатели вздыхали и ерзали. Спикер, старый Линео Тадспар, жестами напомнил Стенвольду о регламенте. Линео предоставил ему слово по старой дружбе и теперь явно жалел об этом.
— Восемь лет назад я сообщил вам, что Империя снова затевает войну, войну беспрецедентного доселе масштаба со своим северным соседом, великим Стрекозиным Сообществом. Сообщил о тысячах человек, убитых осоидской армией. Ассамблея должна помнить, какого ответа она меня тогда удостоила.
На некоторых лицах он видел раздражение, на других полное безразличие. Сам он прекрасно помнил сказанные тогда слова, хотя и запамятовал, который из снисходительных жирных магнатов их произнес. Они до сих пор звучали в его мозгу, до сих пор причиняли боль.
«Мастер Вершитель снова завел свою волынку. Если осоиды вновь вздумали воевать, это их дело. Когда муравины Кеса высаживают десант под стенами Тарка, Коллегиум не вмешивается, да и с чего бы? Некоторые расы воинственны от природы и постоянно ведут междоусобные войны.
Мастера Вершителя беспокоит то, что государство осоидов называет себя Империей, и он пугает нас этим страшным словом. Значит, если фельялские мантиды вдруг объявят себя империей, нам и на них придется идти с огнем и мечом? Едва ли, хотя они то и дело нас провоцируют. — Смех в зале. — Мастер Вершитель говорит также, что осоиды начали войну со стрекозидами. Ну так что же, говорю я? —
