вооружение весь полк. А у тебя оно просто с языка не сходит.
— Давай сейчас напишем ему письмо? Да и фото наше групповое вышлем.
— Давай! А карточка при тебе?
Лазарев расстегнул меховую куртку и из нагрудного кармана гимнастерки вынул фото.
— Это у меня вторая, про запас. Вот ее и пошлем.
Беру фотографию. Снимались мы, как только прилетели в Киев. С начала Курской битвы это наш первый групповой снимок. Сделан он по случаю присвоения нашей дивизии наименования «Киевская».
Фотографировались мы в этой же комнате и за этим же столом. Тринадцать человек на снимке. Это те, кто прошел с боями от Курска до Киева. Полк же за это время в воздушных боях уничтожил более двухсот самолетов противника.
Пробегаю взглядом по лицам товарищей. Теперь все имеют свой боевой почерк, каждый воюет своим стилем, выработанным в длительных боях.
Крайним слева стоит командир первой эскадрильи Александр Вахлаев. У него болело горло, и он обвязывал шею шарфом. Он не высок ростом, но кругл в плечах, кругл лицом и ходит как-то кругло, словно катится. Его друзья в шутку называли «наш шарик». И Саня не обижался. Уравновешенный, он редко повышал голос. «Истребитель как акробат, — любил говорить Вахлаев. — Нам постоянно нужно держать себя в руках: оступишься — можешь не подняться».
В бою Саня никогда не горячится, не делает ни одного лишнего движения. Его принцип — расчет. И он умеет рассчитывать… Двенадцать личных побед и ни одного поражения. Есть у Сани существенный недостаток: не любит писать письма. Получать любит, а отвечать — тяжел на подъем. В этом я с ним схож. Наши жены обижаются. Мы с Саней договорились: заставлять друг друга писать письма. Из-за этого бывают стычки. Но что поделаешь, уговор дороже денег: теперь пишем почти регулярно, раз-два в месяц. А за ноябрь даже норму перевыполнили.
Вторым стоит Архип Мелашенко. Воюет с сорок первого. Имеет одиннадцать личных побед. Отличный воздушный боец. На вид крепкий, краснощекий, с рыжеватым оттенком темных волос. Создается впечатление, будто он рдеет от избытка сил и здоровья. Но стоит внимательно присмотреться к нему, заметишь; с Мелашенко творится что-то неладное.
Войну он начинал, как и все молодые, азартно, с огоньком. Сейчас же эти прекрасные душевные порывы завяли. Мелашенко несколько раз сбивали и ранили. Появилась печальная задумчивость. Часто раздражителен по пустякам. Перед вылетом в бой как-то тяжелеет, на лице выступают болезненные пятна, в светлых глазах нет решительности. И только в воздухе он снова оживает. Чувствуется опыт и мастерство истребителя. После боя испытывает сильную усталость. Огонь войны подточил нервы. Парню нужен длительный отдых и лечение, иначе совсем надорвется.
В середине стоит Николай Пахомов. Старый летчик-истребитель. На Курской дуге первым из полка открыл боевой счет. И на земле и в воздухе он какой-то тихий, незаметный, но нащелкал больше десятка самолетов. Все бы так «тихо» воевали!
Правее Пахомова — Сергей Лазарев. По годам он самый молодой летчик в полку. Война его здорово потрепала, но не ослабила. Сергей по-прежнему бодр, весел и всегда как-то торопится воевать. На его счету уже двенадцать сбитых самолетов, но недавно он чуть было не погиб из-за простой ошибки, которую не допустил бы даже новичок. Товарищи упрекнули его. Лазарев серьезно ответил: «Люблю все проверять на собственной шкуре: лучше усваивается». Зачем все проверять на себе? Если бы каждый летчик учился только на собственных ошибках, давно перевелась бы вся авиация.
Крайним справа стоит Игорь Кустов. Он очень высок и, чтобы не возвышаться над всеми, оперся руками о стул и наклонился вперед. Огонь-человек. Про него можно сказать (если только есть на свете такие люди): он не знает страха, И в этом есть плохое. Страх — естественное чувство, одно из проявлений инстинкта самосохранения. Когда, этот инстинкт притупляется, человек может потерять границу разумной смелости, Кустову пришлось много пережить. Он в борьбе с врагом и в опасности находит успокоение.
Перед съемкой у Кустова с Лазаревым была перепалка. Поэтому оба выглядят грустно.
Первым справа за столом сижу я. У меня болела левая рука, и на ней из-под манжеты виднеется повязка. Одному из семи мелких осколков снаряда от «фоккера», впившихся в предплечье, не захотелось спокойно там жить, и он взбунтовался, вызвав большой нарыв. Руку тогда я с трудом согнул в локте и положил на колено. Было больно, оттого такое напряженное лицо.
Рядом со мной сидит Николай Худяков. Ему недавно вручили первый орден. На подходе второй. В штабе уже лежит приказ о присвоении ему звания капитана. Худякова больше не терзает обида. И воюется ему легче.
За Худяковым, как бы стиснутый соседями, сидит Георгий Колиниченко. Маленький, юркий, с мягким голосом и очень добрым лицом. Он никак не подходит к книжным описаниям летчиков-истребителей. Во всем его виде — ни черточки суровости и мужественности. А человек до лихости храбр. И храбрость его какая-то легкая, не натужная, но Георгий бьет врага наповал, оставаясь всегда неуязвимым.
Левее Колиниченко — Миша Сачков и Саша Выборнов. Оба стали настоящими асами. Двадцать восемь вражеских самолетов они уже вогнали в землю. У Сачкова выявился особый природный дар. Его глаза, как у орла, свободно смотрят на солнце, и видит он на десятки километров. Зоркость — непременное качество истребителя. Правда, в первых боях его зоркость часто конфликтовала с горячим темпераментом. Видел он далеко, а вот выбрать главное у Миши иногда не хватало опыта. Курская битва для него явилась первым и жесточайшим испытанием. Михаил с честью его выдержал, закалился в огне. Теперь уже он не ошибается, куда и как направить свой удар.
— Ох и мощь же теперь у нас в полку!
— Тузы! Настоящие асы, — подхватил Лазарев. — Сколько мы вдесятером сбили самолетов?
— Подсчитаем. Почти полтораста.
— На каждого по пятнадцати. Здорово!
— Мы уничтожили пять немецких полков, — замечаю я и задерживаю взгляд на тройке слева — командование полка.
Первым от Выборнова сидит штурман Николай Игнатьев, за ним — начальник воздушно-стрелковой службы Василий Рогачев и крайний слева — командир полка. Вся эта руководящая тройка — опытнейшие летчики, воюют с сорок первого года.
— И начальство у нас тоже сильное.
— Только старшой у нас летать стал мало: слишком много хлопот у него на земле, — заметил Лазарев.
Василяку я знал давно, когда он еще работал инструктором в Харьковском военном училище. Воевал Владимир Степанович смело и много. В боях за Киев сбил два фашистских бомбардировщика. В его атаках чувствуется решительность и смелый натиск, доступные только волевому и мужественному человеку. Но он очень изменился с тех пор, как стал командиром полка.
Командир полка в авиации — фигура особая. На его плечах лежит организация наземной жизни части. Он с самого начала боевого дня руководит полетами. Руководство зачастую изматывает нервы больше, чем сами полеты и бой. А тут еще наплывает куча хозяйственных, партийно-политических и административных дел. Поэтому умение сочетать наземную работу с полетами — необходимое условие успешной работы командира полка. У Владимира Степановича не всегда это получается. Он привык готовить летчиков и руководить их полетами сам. Сказалась длительная работа инструктором.
— На кой черт Василяке самому выпускать нас в полет и дрожать за каждого! — возмутился Лазарев.
— Правильно! — согласился я. — Ввести штатного руководителя полетов — и все встанет на место.
— Ох и крепкая же у нас эскадрилья! — воскликнул Лазарев. — Трое нас, да еще Априданидзе с Хохловым. Они тоже уже стали «стариками». Каждому по молодому летчику — и боевая десятка готова. В других эскадрильях такая же картина. Самолеты обещают дать на каждого летчика и даже с запасом. Полк будет что надо. Таким сильным он еще никогда не был.
Летчики полка собираются в аэродромной комнате. Мне поручено провести с товарищами беседу, благо снова погода нелетная. Без семи минут десять. Смотрю в окно. Трое молодых летчиков играют в снежки. Совсем дети! Но вот они, стряхнув с себя снег, входят к нам.
Оглядываю своих слушателей. Все одинаково одеты, у всех загорелые лица. И возрастом мало
