Не чуя под собой ног, он помчался вниз. Пилоты радостно заорали и замахали руками.
— Привет, командир. — Летчик в форме — Особый Первый, из эскадрильи военной авиации, — улыбаясь, отдал честь.
Шестнадцатый в штатской одежде, когда-то сотворенной, чтобы обмануть засевшего в Замке армейского офицера, сгреб Лоцмана в объятия, сжал, приподнял над землей и, полузадушенного, поставил.
— Весь Кинолетный кричит тебе «ура». Война закончилась, солдат осталось — какой-нибудь жалкий взвод. Ведут себя тише воды ниже травы, — отчитался летчик.
— А ты что? Где форму потерял?
— Меня от полетов отстранили. Можно сказать, уволили без права ношения.
— Что-о?! После всего, что мы с тобой сделали для Кинолетного? Я спрашиваю: где справедливость?
— Вот именно: где ты ее видал, ту справедливость? — Шестнадцатый усмехнулся, однако усмешка вышла невеселой. — Короче, я решил у тебя жить. Глядишь, еще и роль сыграю где-нибудь в массовке.
— А я буду к вам возить кино, — подхватил Особый Первый. — Раз военная авиация сидит без дела. Я уж договорился.
— А сейчас летим на Дархан. — Шестнадцатый открыл дверь салона. — Залазь.
— Нет, погоди. — Лоцман отступил от вертолета.
— Давай, лезь без разговоров. Новая Лоцманка уже тут? Вот видишь. Мир становится не твоим, и чем дальше, тем больше. Проканителимся тут — и сгоришь.
Лоцман обвел взглядом возвышающийся над ним дворец и зубчатые Замковые стены. «Хозяйка!» Молчание.
— Хозя-айка-а!
Эхо закричало вместе с ним. Красавица не могла не услышать.
— Я сейчас. — Он метнулся на лестницу.
— Скорей! — крикнул вдогонку Шестнадцатый. Лоцман взбежал на два марша, свернул на боковую галерею, промчался мимо скульптур каких-то диковинных зверей, которых раньше не было. Наверное, тут летчикам ее не увидать.
— Хозяйка!
— Слушаю тебя, малыш. — Красавица появилась у него за спиной. Облако светлых волос было схвачено новой диадемой: на этот раз в ней переливались не кровавые рубины, а небесно-голубые топазы с бриллиантами.
— Мы улетаем на Дархан.
— Кто это — «мы»?
— Ты и я. Пошли в вертолет. — Красавица отодвинулась:
— Ты сошел с ума. Я — Хозяйка Замка.
— Будешь Хозяйкой Дархана. Идем!
— Это безумие.
— Ты моя Хозяйка и будешь со мной. С этой дурехой, — он бы выразился и покрепче, да пощадил Хозяйкины уши, — я тебя не оставлю. — Лоцман взял ее за руку и потянул за собой.
Красавица сделала два шага и остановилась.
— Я не могу. — Ее голос упал до шепота. — Хозяйки не летают на вертолетах…
— Лоцманы раньше тоже в Большой мир не ходили. Идем же!
Хозяйкина рука внезапно выскользнула у него из пальцев, и красавица оказалась в трех метрах от охранителя мира, возле изваяния кошки с совиной головой.
— Беги, малыш. Тебя зовут.
— Лоцман! — донесся крик Шестнадцатого. — Время!
Он вдруг ощутил, как пощипывает кожу, — мир стремительно становился чужим, отторгал его.
— Командир, сгоришь! — тревожился Особый Первый.
— Пойдем со мной, — сказал Лоцман. Хозяйка не двинулась.
— Ты не можешь или не хочешь? Если не хочешь, если я тебе не нужен — так и скажи. Ну?
— Я не хочу… чтоб ты сгорел. Улетай.
— Лоцман! — заорал Шестнадцатый. — Нам твой труп горелый увозить или как? Давай бегом!
Он повернулся и медленно пошел по галерее. Ноги едва слушались. Кожу рук и лица больно жгло, но еще больнее было внутри, в груди под горлом. Не любит… не нужен…
У лестницы он оглянулся. Хозяйка стояла, обняв фигуру каменной полусовы-полукошки, и смотрела на него.
— Я знаю, кто ты! — крикнул Лоцман. — И я люблю тебя!
«Люблю тебя! — подхватило услужливое эхо. — Тебя, тебя, тебя!..»
Он стал спускаться по лестнице. Кожа горела огнем, казалось, ее натерли ядом.
— Да шевелись же! — Взбежавший по ступеням Шестнадцатый поволок его вниз. — Сдохнешь!
Особый Первый сидел в кабине, вертолет разгонял сверкающий на солнце винт. Дверь салона была открыта.
— Давай внутрь. — Шестнадцатый думал подсадить Лоцмана в салон, однако тот уперся в порожек руками, в последний раз оглянулся на Замок.
В глазах темнело, и он почти ничего не увидел — одно только размытое зеленое пятно за спиной у летчика. Охранитель мира рванулся, схватил ее за руки.
— Хозяйка!
— Я с тобой, — вымолвила она дрожащим голосом, и сквозь рокот винта он не услышал ее слов — угадал.
Шестнадцатый на мгновение опешил, оттолкнул Хозяйку от Лоцмана.
— Рехнулись?! Она ж сгорит!
Лоцман отчаянно замотал головой. Хозяйка прижала к щекам ладони, испуганно попятилась. Объяснять, что пилот ошибается, было некогда: мир сжигал его, не давая лишней секунды. Охранитель мира прыгнул к Хозяйке, сорвал ее полумаску, схватил за волосы — и сдернул светлый парик вместе с державшей его диадемой. По плечам красавицы рассыпались смоляные кудри.
— Видишь?! — крикнул он Шестнадцатому. — Она мне сестра!..
Очнулся он в вертолете, при скудном аварийном освещении. Затем открылись щитки на стеклах и впустили в салон ясную синь неба, белизну облаков с жемчужно-серой бахромой. Собственного тела Лоцман не чувствовал, словно в кресле поместилась одна его упрямая душа, не пожелавшая распрощаться со своими мирами. Рядом ворчал и беззлобно бранился Шестнадцатый — кажется, уговаривал кого-то остаться. Лоцман вслушался: так и есть.
— Да ты прикинь: он очухается, а тебя нет. Что я ему скажу?
— Хозяйка, — позвал Лоцман. Сам себя едва услышал, однако дозвался.
Перед ним появилось ее лицо. Почти его собственное, но женственней и нежнее. Те же, будто вырезанные из камня, черты, те же глаза — серые, мягкие, словно залитый талой водой седой пепел; а длинная густая грива — совсем черная, без проседи. Хозяйка несмело улыбнулась:
— Как ты?
— Замечательно, — соврал он. Не было сил даже обрадоваться, что она здесь.
Хозяйка коснулась его руки. Онемевшая кожа не ощутила ни тепла ее пальцев, ни прохлады.
— Я боялась. Думала, ты не захочешь… со мной знаться, когда поймешь.
— Что пойму?
— Что мы — брат и сестра.
«Я не видел женщины глупее, — сказал он мысленно, чтобы не услышал Шестнадцатый. — Лусия — и та сообразительней». И договорил вслух:
— Рожденные одной матерью дети — совсем не то, что порожденные двумя Богинями и Богом Лоцман и Хозяйка.
У нее порозовели щеки.
