— Шакалы вы бешеные, — проворчал вылезший из кабины пилот. — Развелось нечисти — машину некуда сажать.
— Объясни этой падали, чтобы шел! — заорал летчику кривоносый и сам «объяснил» Лоцману прикладом по спине.
Охранитель мира сделал шажок, другой — и, развернувшись, что было сил сунул автоматчику в живот кулаком. Солдат хрюкнул и согнулся, затем распрямился, тягуче застонал, готовясь обрушить Лоцману на голову приклад автомата, — но в последний миг удержался, опустил руку. Мохнобровый стоял в стороне, задумчиво двигая нижней челюстью. Поразмыслив, дал дельный совет:
— Оставь его, от греха. Еще огребешь неприятностей…
— Вот точно, — подтвердил летчик. — Заделается офицером — ласку вам припомнит.
Лоцман только сейчас заметил, что парень оставил свой шлем в кабине; без шлема лицо оказалось совсем юным — словно подросток из озорства натянул летную форму старшего брата. Однако выражение этого лица было не по-юношески умудренным и горьким.
Летчик взял пленника под руку и повел между вертолетов, приноравливаясь к его хромающей походке. При каждом шаге колено Лоцмана простреливало болью, и ныла огретая автоматом спина.
— Вот еще выдумали — Лоцманов калечить, — зло пробурчал пилот. — И так скоро ни одного не останется.
— Чего от меня хотят? — осведомился охранитель мира, слыша солдатскую поступь за спиной.
Пилот не отрывал взгляда от асфальтового покрытия под ногами. Не положено разговаривать с пленными, и всё тут. Летчик сказал, Лоцман может сделаться армейским офицером. С чего бы это?
Он сосредоточился, желая поймать сведения о судьбе других отловленных Лоцманов, но информации о них не оказалось. Он доподлинно выяснил всё о специалистах по проводке судов и о морской рыбке, сопровождающей в плавании акул и корабли, — однако не сыскал ни малейшего намека на отвечающих за киносъемки охранителей миров. Можно подумать, Лоцманов нет в природе. Надо же, такое насыщенное поле — и ущербно… Проклятая нога донимает — оторвал бы ее да выбросил. И Змей его знает, сколько еще ковылять.
— У тебя есть что-нибудь унять боль? — обратился он к летчику.
Парень ошарашенно глянул, как будто охранитель мира сморозил невероятную чушь. Затем спохватился, что-то сообразил. Глазами указал на солнце, потом пленнику на ноги. Взглядом спросил: дошло?
Лоцман непонимающе качнул головой и попытался сотворить целительное снадобье. Сунул руку в карман, сосредоточил волю на кончиках пальцев. Ощутить круглую гладкую таблетку — одну таблетку, круглую, гладкую, твердую… ну же… ну!.. Не удалось — то ли не хватило сил, то ли в мире кино Лоцман не в состоянии творить.
По краю площадки брели двое в синей летной форме — такие же безусые юнцы, что и вертолетчик Лоцмана.
Вот они заметили пленника, остановились и стали ждать, когда он доплетется со своим конвоем. Пилоты оказались похожи не только молодостью — все трое на вид были отменного здоровья, кровь с молоком; темноволосые и темноглазые, с правильными чертами лица и чем-то неуловимо романтическим во всем облике, как будто их взяли из наивного и поэтического фильма о курсантах летного училища. А солдаты — из иной картины: из жесткого боевика. Да и киношные курсанты, изрядно побитые реальной жизнью, уже подрастеряли романтику и поэзию поднебесья.
— Очередного сцапали? — заговорил пилот, который не то чтобы казался старше, а как будто повидал на своем веку поболее товарища. Изучающий взгляд темных глаз обшарил двоих солдат и пилота, задержался на пленнике, сделался сочувственным. Лоцману подумалось, что, рванись он бежать, этот парень его прикрыл бы. Пускаться наутек не было сил, потому что зверски болела нога.
— Скоро всех подчистую изведут, — хмуро заметил второй летчик.
Охранитель мира остановился. Пилот дернул его, желая увести, но он уперся.
— Зачем сюда свозят Лоцманов? — Чувствительный удар прикладом по загривку.
— Полегче, ты! — рявкнул летчик, который открыто сочувствовал пленнику. И промолвил, глядя в сторону, ни к кому в отдельности не обращаясь: — Лоцманы здесь умирают.
Утешительно, нечего сказать. Всё же летчик заговорил с ним, нарушив запрет, и охранитель мира был ему благодарен. Он тронулся с места, подчиняясь своему пилоту, и услышал за спиной:
— Сволочи. Не успели привезти, а уже покалечили. — И затем — хрусткий звук удара и вскрик. Лоцман и его летчик обернулись. Кривоносый солдат опускал автомат, а нарушивший запрет пилот оседал на землю, держась за плечо.
— Нечего трепать языком!
Двое оставшихся вертолетчиков придвинулись — безоружные мальчишки против вооруженных громил. Солдаты ухмыльнулись, предвкушая забаву.
Лоцман позабыл про больную ногу — боль исчезла из сознания как не бывало. С холодной, расчетливой яростью он кинулся на кривоносого, подсек, пользуясь внезапностью атаки. Тренированный солдат перекатился, норовя зацепить за ногу, но Лоцман оказался проворней. Ударил по бицепсу сжимавшую автомат руку, выхватил оружие, увернулся от мохнобрового и пустился бежать, пригнувшись и ныряя из стороны в сторону.
Выстрелов в спину не было. Он на бегу оглянулся — летчики схватились с мохнобровым, обезоружили. Не такие уж мальчишки, отметил Лоцман и прибавил ходу — кривоносый летел за ним во весь дух.
Здорово, что разжился автоматом. В жизни не доводилось стрелять, но прикладом сподручно оглушить врага, да и примкнутый штык-нож — отличная штука. Лоцман метнулся в проход между ангарами, промчался по узкому коридору, вылетел на открытое место, сшиб кого-то — раздался вопль и брань пополам со смехом, — шмыгнул за составленные друг на дружку бочки, перемахнул через живую изгородь, опять нырнул в какой-то проход, пронесся по нему и с разгону уперся в стену. Тупик.
Стена была кирпичная, высокая — не перелезешь. Лоцман обернулся, сжимая в руках автомат, угрожая преследователю штыкножом. Однако проход был пуст, за беглецом никто не гнался; возможно, сбитый с ног незнакомец, добрая душа, задержал солдата.
Беззвучно ступая, Лоцман выскользнул из тупика, прокрался вдоль стены длинного строения с зашторенными окнами, завернул за угол — и нос к носу столкнулся с человеком, который как раз переступал порог открывшейся двери.
— Стоять! — Охранитель мира нацелил штык-нож ему в живот.
— Ах, вот вы где…— одновременно сказал незнакомец и с удивлением поглядел на трофейный автомат. — Ну что вы, право? Бросьте. — Он отстранился, и Лоцман ему позволил, доверясь ровному благожелательному тону.
Незнакомец был одет в мятый мундир, немолодое лицо тоже казалось измятым, даже изжеванным — под блеклыми глазами набрякли темные мешки, а желтоватые щеки и подбородок испещрили впадинки, словно какой-то зверь попробовал человека на зуб, но не соблазнился съесть.
— Господин Лоцмал, прошу вас. — Помятый незнакомец указал на дверь, из которой вышел.
На ней висела строгая табличка: «Посторонним вход воспрещен», а выше крупными буквами белело слово, смысл которого Лоцман никак не мог осознать — не удавалось сосредоточиться и выловить из роящейся в воздухе информации нужные сведения, — однако слово ему не нравилось. Пронзительной болью напомнило о себе колено; он скривился, перенес тяжесть тела на здоровую ногу.
— Что такое? — нахмурился незнакомец. — Вас били? Солдаты, конечно, — произнес он утвердительно, как человек, осведомленный об отношении автоматчиков к Лоцманам. — Я прослежу, чтобы виновные понесли наказание, — сухо пообещал он и наконец представился: — Комендант Кинолетного города. Пройдемте, — снова предложил он и добавил с ноткой терпеливой усталости: — У меня не так много времени.
АУКЦИОН — белело на двери загадочное слово. Комендант проследил взгляд Лоцмана.
— На это не смотрите — продажа осуществляется не здесь. Мы только выполняем необходимые формальности. Входите же. — Он открыл дверь.
Охранитель мира попятился, невольно положив палец на спусковой крючок. Длинный коридор с двумя рядами дверей, с матовыми лампами на потолке дышал неясной угрозой. Расшибленное колено подогнулось;
