сотворила… — Он болтал без умолку, заговаривая Ингмару зубы, не давая вставить ни слова. Только бы северянин не успел опомниться и что-нибудь учудить, лишь бы не сломался под грузом вины — действительной и мнимой.
«Хозяйка! — позвал Лоцман, открывая перед Ингмаром дверь в столовую — Приходи, поможешь мне его отвлечь».
«Хозяйка не показывается актерам», — откликнулась она.
«У нас особый случай».
«Прости, не могу. Напои его допьяна и уложи спать. Утром ему полегчает».
Спасибо за совет, обиженно подумал Лоцман. Это я и сам понимаю.
Он поставил свечу; пролившийся расплавленный воск закапал на белоснежную скатерть. Ингмар рухнул на стул, как будто внезапно отнялись ноги. Вслепую повел рукой, опрокинул графин с остатками вина, которое пили Лоцман с Шестнадцатым. Охранитель мира уселся рядом, придвинул чистый бокал и непочатый графин.
— Лоцман… — начал было северянин.
— Никаких разговоров. Сперва выпьем.
Он налил себе и Ингмару. Сам едва пригубил, а северянин осушил бокал, точно в нем была простая вода. Вино оказалось крепким — крепче всего, что Лоцману прежде доводилось пробовать в Замке. Он положил в рот кусок холодного мяса и вновь наполнил бокал Ингмара.
— Пей.
Северянин снова выпил до дна. Охранитель мира тоже глотнул и отправил в рот второй кусок мяса. Ингмар потянулся налить себе еще.
— Что Эстелла?
— Мертва.
Темное вино пролилось через край. Ингмар поставил графин, одним глотком опорожнил бокал. Положил руки на стол. На белой скатерти они казались выточенными из дерева.
— Лоцман. — Северянин мотнул опущенной головой, светлые пряди почти скрыли профиль. — Спасибо, что оживил. Я… всё помню. И Большой мир. И наши съемки. — Слова давались ему с трудом — медленно, нехотя отрывались от губ. — Даже свой прежний мир помню.
— Всё утрясется, — сказал Лоцман, подливая ему вина. — И съемки у нас еще будут. Человеческие, а не эти, Ителевы.
Ингмар приговорил четвертый бокал. Согнулся над столом еще ниже.
— Ты был моим другом. А я… тебя чуть не убил. Ты спал в машине… беззащитный… — Он заплакал, стыдясь и закрывая лицо руками.
Лоцман глотнул вина. Мы останемся друзьями, как же иначе. Инг больше не будет играть идиотских ролей, пусть Анна только попробует…
Северянин отнял руки от лица, вытер их о скатерть.
— Разреши, я пойду к себе.
Лоцман взял свечу. Расплавленный воск покатился мутными каплями, обжег и без того ноющие пальцы.
— Я провожу. Инг, начнутся новые съемки — и всё будет хорошо.
Он довел северянина до его комнаты; посветил, стоя в дверях, пока Ингмар добрался до постели.
— Доброй ночи. — Актер не ответил.
Держа зловредную свечу наклонно, чтобы воск не тек на пальцы, охранитель мира шагал по коридорам дворца. Надо бы Шестнадцатого отпустить — пусть вздремнет чуток.
От стены отделилась темная тень, обратилась Хозяйкой. Капюшон плаща скрывал ее волосы.
— Я принесла лечебную мазь.
Лоцман поставил свечу на пол. Хозяйка извлекла из-под плаща салфетку, пропитанную мазью, обтерла ему руки. Свежо запахло хвоей, боль стала униматься.
— Вот кого мне не хватало, — Лоцман осторожно, без излишнего нахальства, обнял свою красавицу.
— Мне тебя тоже. — Она прижалась к нему, провела ладонью ему по груди. — Ох, Ясноликая… Что с нами будет?
— Мы с тобой — самые счастливые на свете. Понимаешь? У каждого Бога — свой Хозяин и Лоцман, у Богини — Хозяйка и Лоцманка. И только мы с тобой…
— Да. — Она положила прохладные пальцы ему на губы. — До поры до времени.
— О чем ты? — Он отвел ее руку от лица. Хозяйка промолчала, и тогда Лоцман поцеловал ей пальцы — сначала с внутренней стороны, потом с тыльной. Она не отняла руку, и он поцеловал запястье и ладонь, снова перебрал губами пальцы.
— Оставь. Не надо, — попросила Хозяйка с изумившей его горечью.
— Почему?
— Скоро узнаешь. — Она отпрянула от него и мгновенно растаяла в сумраке коридора. Из темноты долетел ее голос: — Твой летчик зовет.
Лоцман ничего не слышал, однако подхватил свечу и поспешил к себе. Хоть бы понять, что так тревожит Хозяйку, чего она ждет, какой напасти. Ее пугают грядущие съемки? Она обмолвилась, что Мария заберет Лоцмана себе. Да, это проблема, над этим требуется поразмыслить.
Он нырнул под гобелен в свою комнату.
— Хорошо, что пришел. — Шестнадцатый стоял перед зеркалом.
— Ты меня звал?
— Нет. Но этот гад что-то задумал.
В Зазеркалье горел яркий свет. В кабинет вошел Итель — с видом решительным и непреклонным, с длинной железякой в руках.
Встав перед ходом в иномирье, он размахнулся и с кряканьем обрушил свое орудие на зеркало. Отброшенная границей двух миров, железяка чуть не вырвалась из рук. Итель отложил ее, потер ладони, подул на них. Заново размахнулся, саданул зеркало со всей силы. Едва устоял на ногах.
— Открой границу, — сказал Шестнадцатый. — Открой, а? Я его самого этой железкой…
Лоцман обнял пилота за плечи и увел из комнаты.
— Ляг, отдохни. — Он отворил перед летчиком соседнюю дверь. — Мои дарханцы скоро всех переловят, и нам с тобой дело найдется.
Шестнадцатый ощупью отыскал постель.
— Как я надеюсь, что ты прав…
Утром актеры привели Рафаэля. Не сумевший одолеть зеркало Итель бросил Аннин дом на произвол судьбы и уехал, поэтому четверо актеров вошли тихо, без скандала. Лоцман их не услышал бы, если бы спал. Он открыл границу. Шестнадцатый, который уже выспался и пару минут назад взялся собирать на подоконнике осколки разбитого стекла, оставил свое занятие и подошел к зеркалу.
— А тде ваш черноглазый? — спросил он.
— Никто не знает, — отозвался Милтон и подтолкнул виконта.
— Иди.
Рафаэль, с руками в наручниках за спиной, шагнул к зеркалу, глянул в лицо охранителю мира.
— Здравствуй, Лоцман.
— Проходи.
Виконт шагнул в серебряную раму.
— Прими мои извинения. И я избавлю тебя от необходимости находиться со мной в одном Замке.
Лоцман снял с него наручники, бросил на стол. Взял Рафаэля за плечи, сказал:
— Мне очень жаль, что всё так получилось.
— Он сам к нам пришел, — промолвила Кис. Лайамка была измучена и, кажется, недавно плакала. — А Таи надел ему наручники; это было оскорбительно.
Юный виконт смотрел сквозь охранителя мира, его тонкое лицо было отрешенным, нездешним. Этого вином не отпоишь, понял Лоцман. Здесь нужно участие Богини… Да разве от Анны доброго дождешься?
