костров. Низкое свинцовое небо нависло над головой. Кругом сложены жертвенные костры, на которых извиваются пленники. Между кострами на телегах и на голой земле лежат мертвые кельтские воины. Мои руки связаны, перед лицом полыхает рыжее пламя, опаляя жаром, Я горю! Горю, привязанный к жертвенному столбу. Перед костром на застланной шкурами повозке лежит мой вождь, его мертвые глаза смотрят в небо. Я горю! Без боли, без страха, с тупым равнодушием потерявшего рассудок человека. Пепел! Пепел кружит и ложится на бледное лицо Бренна, на его открытые глаза, на белесые ресницы, на Меч Орну, вложенный в его мертвые руки. Боль от потери затмила все другие чувства.
Что тогда произошло со мной? Был ли я действительно принесен в жертву или это только бредовые иллюзии больного мозга? На моем теле не осталось ожогов, но я знаю, что внутри меня, в груди все обуглено. Там, где было сердце, теперь черная пустота.
– Залмоксис! Очнись же, спаси нас, пока мы не сгорели заживо!
Волчонок с воем повис у меня на шее. Я отвлекся от своих воспоминаний, вернувшись к реальности. Мы находились посреди объятого огнем дома. В моей комнате не было окон, теперь я понял почему. Уйти отсюда незамеченным невозможно.
От того, что я долго глядел на яркий огонь, в глазах у меня появились темные пятна. В пламени мне померещился человеческий силуэт. Я не мог разобрать, была ли это просто игра воображения, вызванная частичным ослеплением, или кто-то действительно стоял посреди пожара.
Я замер в проеме своей комнаты, изумленно разглядывая темную фигуру в огне. Вот неизвестный оглянулся, и я узнал в нем Бренна. Он прищурил белые глаза, расхохотался каркающим смехом и поманил к себе, приглашая меня в огонь. Я сорвал со стены занавес, еще не охваченный пламенем, и накинул его на мальчика. Когда я взял Волчонка на руки, он обхватил мою шею руками и тоскливо завыл.
– Не вздумай преображаться, – сказал ему я, – иначе мне не донести тебя.
Я шагнул в пылающий коридор навстречу Бренну. Огонь тут же охватил меня. Задыхаясь от невыносимой боли, я шел вслед за силуэтом в развевающемся плаще. Боль, страшная, раздирающая боль горящей на мне плоти мешала идти, но я все же медленно двигался к выходу. Невзирая на боль, я мог идти, идти и дышать.
По двору бегали ополоумевшие люди с ведрами. Все кричали, сбивали друг друга с ног. Пламя перекинулось на другие строения. Никто не обращал на нас внимания. Перепуганные собаки метались по двору, жалобно воя, на нас они никак не отреагировали. Я отошел подальше от пожара, положил Волчонка на землю и, развернув обуглившуюся тряпку, с радостью обнаружил, что на его теле нет ожогов. Он был весь черный от сажи и еле дышал. Только тогда я вспомнил о собственной боли, испытанной мною в горящем доме, осмотрел свои руки и ноги – ожогов не было. Я сел рядом с Волчонком, пытаясь сосредоточиться и прийти в себя. То, что произошло со мной, было по меньшей мере чудом. Мой умерший вождь спас меня из горящего дома. Я прошел за ним сквозь огонь и остался жив.
Пламя перекинулось с дома на пристройки. Сараи, где жили ученики мага, уже пылали. Их даже не пытались тушить, все усилия были направлены на дом. Огромный дом сопротивлялся, горели пока лишь его гостевое крыло и центральная часть.
Видя, как огонь пожирает деревянные строения, я испытывал почти кощунственное удовольствие. Пламя, пламя, все сгорит в этом пламени, ничего не останется. Пусть сгорит в нем мое прошлое, моя память, все, все!
Среди пылающих строений мне вновь померещился силуэт Бренна, его хохот оглушил меня, и тогда я догадался, что смеется он надо мной, над моими мыслями, над моим желанием сжечь в этом пожаре собственное прошлое. В огне можно сжечь все, все, кроме огня.
Теперь я понял, почему Гвидион не позволил сжечь тело Бренна на погребальном костре. Пламя не горит в огне. Бренн – Огонь! И тогда под каркающий смех и гудение пламени вновь зазвучал голос Жреца, голос-колокол:
«Фомор! Огонь!» Я вспомнил вторую фразу из произнесенного Жрецом заклинания. Охваченный волнением, я чувствовал, что сейчас вспомню что-то еще, что-то очень важное, но в это время меня начал дергать за руку Волчонок и отвлек от моих воспоминаний.
– Залмоксис, – стонал мальчик, – о, Залмоксис, ты вынес меня из огня.
Я взглянул на ребенка и увидел, как его чумазая детская физиономия расплывается в глупом выражении благоговения. Тогда я поднялся на ноги и, проверив, хорошо ли держится Меч, схватил детеныша за шиворот и поволок за собой.
Ворота были распахнуты, множество людей сновали по двору с ведрами, кувшинами и прочими нехитрыми приспособлениями, которыми обычно пытаются бороться с огнем.
– Самое время покинуть этот гостеприимный дом, – сказал я. – Хайре, Аристокл!
Преобразившись в волков, мы бросились прочь из горящей усадьбы. Почти два дня мы мчались без остановки, преодолев огромное расстояние, пока не выбежали к небольшому селению. Усталые и измученные, мы улеглись спать на опушке леса, а утром проснулись голодные.
– Мы должны перевоплотиться в людей, – сообщил я Волчонку.
– Это еще зачем?
– Охота может занять много времени, нам проще поесть какую-нибудь человеческую пищу в селении. Мы там разузнаем получше, что это за места, поедим, а потом решим, что делать дальше.
– Как это, что делать?! – завопил Волчонок. – Нам нужно спешить на помощь дакам! Я думал, раз мы бежали, значит, ты согласен нам помочь.
– Слушай, у меня есть свои дела, можешь ты это понять? Кроме проблем твоего племени, на свете имеются еще и другие вещи.
– Но тогда мое племя погибнет! – заплакал мальчик.
– Знаешь, мое племя тоже погибло, – безжалостно проговорил я.
– Не говори «тоже»! – завопил Волчонок и затопал ногами. – Мои родичи еще живы!
Внезапно он замолчал, вытер сопли и слезы, очень серьезно посмотрел на меня. Мне трудно было вынести его детский, полный мольбы, взгляд. Волчонок всхлипнул, и я подумал: он еще такой маленький,
