– Ты еще забыл Морану. – глумливо напомнил Гвидион.
– Ее-то я чем предал?
– В ее смерти виновата Гелиона, вытянувшая из нее всю жизненную силу, – жестоко ответил Гвидион.
Я вздохнул и сказал:
– Ну, Гелиону я хотя бы пытался убить. За остальных я даже не пробовал мстить. Почему я всегда чувствую этот горький вкус предательства? Неужели так будет всегда? Скажи, почему так?
– Потому что однажды ты принял неверное решение, – ответил Гвидион.
– Разве я могу сам принимать решения? – возмутился я. – Моя воля уже давно не принадлежит мне.
– Значит, это было еще до того, как ты отдал Гвир.
Я задумался, потом спросил:
– Я не должен был следовать в Антиллу за Морейн?
– Возможно, – Гвидион неопределенно пожал плечами.
– Что бы тогда изменилось? – не понял я.
– Ты бы погиб вместе со своим племенем в битве за Эринир и никогда бы не узнал, что такое предательство.
– Но тогда меня уже не было бы в живых, – удивленно возразил я.
– Да, – произнес Гвидион и улыбнулся: – Ты слишком серьезен, Блейдд.
Я насупился, поняв, что такой важный для меня разговор Гвидион обратил в шутку. Мне хотелось нагрубить ему, заорать, что это он виноват во всех моих бедах. Но я не мог подобрать слов для обвинения, поэтому молча смотрел, как Гвидион раскладывает на полу глиняные таблички, которые он перенес в храм из библиотеки.
В сломанные ворота храма ввалился Бренн со своей свитой. Сразу стало шумно и весело. На божественный очаг установили новые вертела. По кругу пошло вино, в избытке обнаруженное в подвалах заброшенного города.
Ко мне пробрался Харт с расплывающейся по лицу улыбкой и шепотом сообщил: он упросил Бренна отдать ему девушку-жрицу. Красавица была здесь же, она доверчиво жалась к Харту, тревожно оглядываясь на остальных воинов. Поэннинцы были обижены на своего вождя, он не позволил им развлечься с единственной оставшейся в живых женщиной. Но против воли Бренна никто не решился выступить, воины злились, облизывались, но ограничивались лишь похотливыми взглядами в сторону девушки.
Я тоже с интересом разглядывал черноокую красавицу, она была совсем юной. Харт укрыл ее своим плащом, откуда она выглядывала, не в силах побороть любопытство, Я встретился с ней глазами. Они у нее были большими, наивными и испуганными, словно у олененка. Я не выдержал и показал ей выпущенные клыки. Она вскрикнула от ужаса, а Харт свирепо зарычал на меня, Я сказал ему:
– Лучше уведи ее отсюда, не стоит дразнить остальных.
Харт на мгновение задумался, видимо, пытаясь выбрать, что лучше: обладать единственной девушкой в городе или напиться с друзьями. Наконец, решив трудную задачу, он начал проталкиваться со своей красавицей к выходу из храма.
Последующие дни были потрачены на дальнейшее обследование и разорение города. Богатые римские особняки, большей частью одноэтажные, по своей роскоши превосходили дворцы кельтских королей. Прямоугольные и круглые храмы с внушительными колоннами и изысканными аркадами, каменные мостовые, мраморные бассейны и прочее великолепие было не так ослепительно, как в Городе Солнца, но зато более грандиозно и основательно. Одним словом, здесь было много работы нашим неутомимым воинам.
Спустя несколько недель, когда все городские запасы вина были выпиты, а дома окончательно разграблены, припрятанное горожанами богатство поделено, вожди обнаружили, что съестные припасы в городе подходят к концу. Тапрокен, по совету Бренна, направил три своих отряда в окрестности города за провизией. Два из них не вернулись. Третий отряд привез достаточно продовольствия и много женщин для поднятия боевого духа наших воинов. О судьбе двух других отрядов они ничего не знали.
Наши вожди приняли решение усилить охрану на стенах города и держать дозорные отряды на ближайших мостах и переправах. Эти-то дозорные и вылавливали время от времени в желтых водах Альбулы гонцов с Капитолийского холма, куда спрятались сбежавшие горожане. Осажденные слали призывы о помощи другим городам.
Бренн приказал врыть в землю перед Капитолием столбы. Уроки Гелионы не прошли для Бренна даром. Всех посланцев Капитолия, отловленных в Риме или его окрестностях, вывешивали на столбы живьем, предоставляя капитолийцам наблюдать, как принимают медленную смерть их сородичи. Засевшие на холме отчаялись и перестали посылать своих людей на верную гибель.
Упорствующий Капитолийский холм был для Бренна как раздражающая заноза. К тому же, по мнению сенонов, основные ценности своего города римляне припрятали именно там. Несколько попыток штурмом овладеть Капитолием, предпринятые ранее, оказались неудачными. И хотя Бренн не предполагал задерживаться здесь надолго, он все же решил держать осаду. Большая часть войск была направлена в окрестности для грабежа и сбора добычи, а также для доставки провизии оставшимся в городе.
Эта скучная война, которую мы вели против пустых зданий и легко выигрывали, грабя и разрушая их, начала надоедать. Люди слонялись от безделья. Все пленники были убиты, не на ком было выместить тот воинственный дух, который разожгли в нас наши вожди еще под Клузием. Оставшиеся в городе завидовали тем, кто опустошает сейчас соседние селения.
Тогда Бренн принял решение о внезапном ночном нападении на Капитолий. Воины должны были взобраться по самой крутой стороне холма, которая, по нашим данным, не охранялась. Обитатели крепости наивно предполагали, что нам никогда не удастся одолеть эту отвесную стену. Зная, что у осажденных есть собаки, оборотней на штурм не взяли. Не приученные к лесным волколакам животные издалека чувствовали наше приближение и, конечно, подняли бы тревогу.
В полной темноте воины, подставляя друг другу спины, вскарабкались по отвесному склону и успели достигнуть стен крепости. Но по какому-то странному невезению один из охранников Капитолия отправился по нужде в пустующую часть крепости и оказался со стороны нападения. Заметив движущиеся тени, он успел поднять тревогу. Несколько наших бойцов перелезли через стену, но из-за своей малочисленности были убиты в неравном бою. Остальных сбросили вниз подоспевшие римляне.
Неудачный штурм расстроил Бренна меньше, чем гибель товарищей. И хотя желание завладеть упрятанными в крепости сокровищами было велико; Бренн все же понимал, что кратковременная удача может изменить кельтам, надо забирать добычу и уводить людей, пока они не разбежались сами.
Племена сенонов, менее дисциплинированные, чем наши, уже не знали, куда себя деть от безделья, и начинали затевать ссоры с поэннинцами, ища возможности поразвлечься и поразмяться. К тому же из-за болотистой малярийной местности, окружавшей Рим, плохого питания, разлагающихся тел врагов, вывешенных для демонстрации осажденным, в наших рядах начался мор. Мы стали хоронить своих сородичей. Сооружать курганы не было возможности, тела складывали пирамидами и сжигали без разбора. Болезнь унесла четверть войск сенонов и поэннинцев.
Все свободное от службы время я старался проводить подле Гвидиона, который теперь не уединялся, как прежде, а находился в обществе своих братьев и вождей, пил вместе со всеми, обсуждал дальнейшие планы.
Под шум и вопли поэннинцев я с наслаждением вдыхал сладкий аромат жарящегося мяса и предавался размышлениям о смысле жизни. И эти размышления сводились к тому, что нет на свете ничего более прекрасного, чем сидеть ночью у пылающего очага в окружении друзей посреди чужого разрушенного города, пить терпкое римское вино и слушать мерный голос барда, сопровождаемый звуками арфы. Бард пел про прекрасный остров, что к западу от родного Альбиона, остров из прозрачного агата с янтарной пристанью, остров, благоухающий цветущими яблонями. Изумрудные баiленки венчают хрустальные дворцы, через синие озера перекинуты мосты из серебра. И все строения на том острове покрыты сверкающей на солнце золотой черепицей. Хрустальные ладьи отвозят туда умерших людей, чтобы они продолжали там свою жизнь в изобилии, счастье и вечной молодости. Туата де Дананн могут отправиться туда, и не умирая
