Она подошла к кровати и села, задумалась на некоторое время, потом спросила:
— Когда ты в последний раз уезжал... Почему тебя не было в гостинице? Ты вообще был в Сакраменто?
— Да, — сказал, садясь рядом с ней, — был. Правда, не в гостинице. Я жил на конспиративной квартире. Я расследовал продажу секретных правительственных материалов.
— Конспиративная квартира...
— По оплошности отель не перевел мне твой звонок.
— Такая секретность...
— Эбби?
Она смотрела на его документы, которые все еще держала в руке.
— Правительственные материалы. Шпионы. Террористы.
— Ты в порядке?
— Я не знаю, — проговорила Эбби, подняла голову и посмотрела на человека, которого, как ей раньше казалось, она хорошо знает. Теперь все, что годами казалось ей совершенно надежным, рушилось, как карточный домик на ветру. — Люк, я не знаю, что сказать.
— Я понимаю тебя. Такие новости и так неожиданно.
— Да, это правда, — произнесла она, отдавая бумажник и заглядывая ему в глаза.
— Я никогда не хотел скрывать это от тебя, Эбби, — сказал он, гладя ее по щеке. — Но я не хотел подвергать тебя опасности.
— Я понимаю, — сказала она. Она и вправду понимала. Ей все еще было больно, что он скрывал от нее часть своей жизни, но теперь, по крайней мере, она поняла, почему он это делал.
Гардины были задернуты, и только мягкий свет лампы образовывал светлый теплый островок в темноте их спальни. В комнате было так тихо, что она слышала стук своего сердца. Она хотела что-нибудь сказать, но никак не могла придумать, что.
— Я скрывал это все от тебя, чтобы уберечь тебя от опасности, — сказал Люк, запустив пальцы в ее волосы. — Но теперь я понимаю, что подверг тебя опасности, просто женившись на тебе.
Она быстро подняла на него глаза, сразу поняв, о чем он говорит.
— Ты говоришь о цианиде? Думаешь, что кто-то, кто знает про твою работу, пытался отравить меня?
Он нахмурился.
— Это возможно. — Его рука перебирала волосы у нее на затылке. — Но маловероятно.
— Нет, — мозг Эбби заработал удивительно быстро. — Этого не может быть. Никто в Иствике не подозревает, кто ты на самом деле. И для твоего врага не имело бы смысла разоблачать себя, пытаясь отравить гражданское лицо на благотворительном обеде.
Она остановилась, перевела дыхание.
— Ничего себе. Не могу поверить, что я это говорю: враг, гражданское лицо.
Он улыбнулся и шутя дал ей подзатыльник.
— Ты быстро научилась.
Эбби повернулась, чтобы лучше видеть его. Она так хорошо знала и любила его лицо. Она вглядывалась в него — оно было таким же, как всегда. Его глаза были точно такими же, как раньше. Красивые глаза цвета горького шоколада. Улыбка была та же, немножко кривая — правый угол рта вздергивался чуть выше левого. Это был тот же самый человек, которого она так хорошо знала. И все же...
Теперь, когда Эбби знала его тайну, ей показалось, что она замечает в нем новые черточки.
Острый, проницательный взгляд. Твердая линия подбородка. Скрытая сила, которая позволяла ему решать вопросы государственной важности, самому оставаясь в тени.
Она смотрела в его горькие шоколадные глаза, и ей казалось, что ее затягивает восхитительный горячий водоворот. Еще пять минут назад каждая косточка в ее теле болела после перенесенной аварии, но внезапно проснувшееся желание, искрящееся в ее венах, было сильнее боли.
Эбби потихоньку подвинулась поближе к Люку и забралась к нему на колени.
— Эй... ты же собиралась отдохнуть, — неуверенно запротестовал Люк. Но его руки уже обвились вокруг ее талии, а глаза тонули в ее голубых глазах.
— Я не хочу, — прошептала она и быстро скользнула ртом по его рту, слегка укусив его за губу.
Он издал короткий стон.
— Эбби...
Но она продолжала целовать его, тихонько ерзая у него на коленях и чувствуя, как твердеет от этого его плоть.
— Ммм... — промурчала она с наслаждением и потерлась о него снова. Ее рубашка задралась, и теперь только ткань его джинсов разделяла их горевшие от возбуждения тела.
Его руки скользили по ее спине, затем спустились по позвоночнику вниз. Кончики его пальцев танцевали по ее нежной коже, и от них по всей спине Эбби разбегались мурашки.
— Это плохая идея, — умудрился проворчать Люк между поцелуями. — Тебе же, наверное, больно...
— Нет, — помотала она головой, и волосы цвета бледного золота затанцевали на ее обнаженных плечах. — Мне не больно. Сейчас уже нет.
Жена поцеловала его снова, на сей раз долго и глубоко. Она раздвинула его губы кончиком языка, проникла внутрь и нашла его язык. Два горячих влажных жала то переплетались, то боролись. Ей казалось, что его сердце стучит прямо ей в грудь и может пробить ее насквозь.
Да, ей немножко больно. Но гораздо больнее ей оттого, что они так долго не были вместе. Гораздо больнее от голода по нему, который иссушил ее за последние несколько дней. Она так его хотела, что едва могла дышать. Кто бы он ни был, она любила его всегда.
Наконец он отстранился от нее, прервав поцелуй, после которого они оба едва дышали, посмотрел ей в глаза и прошептал:
— С того момента, как я увидел тебя в том самолете, — он покачал головой и улыбнулся углом рта, — я только одного хотел в этой жизни — тебя. Ты — все, что мне было нужно.
Она ничего ему не ответила, только быстро, как змея, скользнула вниз и расстегнула кнопки на его брюках. Он часто задышал и крепко стиснул ее талию, пока ее нетерпеливые пальцы сражались с его одеждой. Наконец она освободила его затвердевшую плоть и, полюбовавшись ею секунду, провела пальцами по всей ее мощной длине. Она двигала рукой вверх и вниз, с ощущением своей власти глядя, как он запрокидывает голову и в наслаждении прикрывает глаза.
Эбби начала поглаживать большим пальцем по самому нежному и чувствительному месту. Он снова опустил голову и посмотрел ей в глаза, и Эбби призналась:
— Когда та машина летела на меня, и понимала, что сейчас могу умереть, я могла думать только об одном: «Я никогда больше до него не дотронусь, я никогда больше не смогу его поцеловать».
Он уткнулся лбом в ее волосы и на выдохе прошептал ее имя.
Не разжимая руки, она медленно поднялась с колен, глядя вниз на него, прошептала:
— Мне казалось, что я через минуту умру. Но я думала только о том, как ужасно, что я больше никогда не смогу к тебе прикоснуться. Ты мне так нужен. Хочу, чтобы ты был во мне.
— Я тоже хочу этого, малыш, — сказал Люк и задохнулся, потому что она опустилась на него. Медленно, по миллиметру, она вводила его в себя, погружала его в свои нежные влажные ножны, и оба чувствовали радость, которую никто из них не мог найти больше нигде в целом свете.
В бархатной темноте, едва растопленной светом лампы, они двигались вместе, неотрывно глядя друг другу в глаза. Переплетясь телами, они гнались и охотились за маленьким взрывом, который унесет их. Время остановилось, и весь мир исчез, и ничто больше не имело значения, только эта комната, и темнота, и жар, который они дарили друг другу.
Ей показалось, будто цветок распускается у нее внутри от его толчков. Она откинула голову, впилась в его плечи ногтями и выкрикнула его имя. Люк застонал и, не выпуская ее из объятий, откинулся на кровать.
